Лгунья

Я слишком часто использую слово "я", и это странно, потому что значение этого слова - абсолютная загадка для меня. Нет, вообще-то неправда. Я знаю, что оно значит: это застенографированное описание этого тела, покрытого шрамами, и того, что сидит внутри него, как в ловушке. Но здесь-то и начинаются трудности. Вот это вот самое, что сидит внутри него, как в ловушке, - что это?

Раньше я воспринимала это "я" как пожизненное заключение. Изнывала под тяжестью его бремени. Зверь, попавший в западню, всегда кажется слишком хрупким, чтобы такое выдержать. Поэтому я убегала. Бежала по длинным тоннелям, проложенным в собственной голове, бежала, пока не оказывалась так далеко, где меня никто не сможет поймать. Я испробовала все методы, которые только знала: лгала, готовила, пылесосила, выдумывала разные небылицы, чтобы себя успокоить. Выдумывала небылицы, чтобы придать смысл моему существованию. Но ничего не помогало. Я все равно была "я". Я всегда была "я", - той, кого мучают ночные кошмары, той, чей запорошенный песком глаз однажды открылся на миг в компьютерном магазине, и с тех пор так и не смог закрыться. "Я" - это жаркие, пропахшие жареной картошкой улицы Стока и ветряные окраины Парижа, убогая комната в отеле, непристойные надписи на стенах и опасность в глазах мужчины с золотым медальоном, предлагавшим мне деньги. Все это - "я".

А теперь я - вот она, свободная от бремени. "Я" было мертво. Я больше не "я". Я уже другое "я", веселая незнакомка с легким сердцем, чье прошлое - не более чем сказка, чью боль мне нет нужды терпеть. Я чиста, как стеклышко. Мне теперь ничто не причинит вреда. Даже прежнее "я". Я смотрела на нее, прежнюю, бесстрастным взглядом. Я воспринимала её как маленькую, мягкую, отвратительную вещицу, вроде слизняка. Меня удивляла её уязвимость: я наблюдала, как она вздрагивает, словно её посыпают солью. Я хладнокровно думала: надо же, бояться такой ерунды!

Вот, наверное, почему я была так счастлива: на целый день я забыла о страхе.

Когда я проснулась, шел дождь. Я его слышала: тяжелые капли. Влажная дымка укрыла скалы, окрасила серым деревья. Но в целом, ещё один день все-таки наступил.

В холле на столе кто-то оставил почту. Я остановилась по пути на кухню, чтобы исследовать её. В обеих реальностях я проявляла бесстыдное любопытство. Дяде Ксавьеру пришло четыре письма, на вид официальные. Селесте - два. Я взяла в руки конверт, лежащий отдельно. Он был адресован Мисс К. Масбу.

Я долго стояла, глядя на него. В животе похолодело. Не знаю, почему я сразу его не выбросила. Оно не имело ко мне никакого отношения. Никакого. Я не хотела взваливать на себя бремя обрывков реальности из другого прошлого. Я не собиралась надолго оставаться в этой реальности.

По лестнице спускалась Tante Матильда.

- Нашла свое письмо? - спросила она.

Нашла, это было очевидно. Я стояла и держала его в руке с таким видом, будто конверт пропитан ядом.

- Доставлено не по почте, - сказала она.

Я пригляделась к конверту. Ни марки, ни штампа.

- От друга? - с любопытством предположила она.

- Наверное. - Больше надеясь, чем веря в это, я добавила: - Может, от доктора Вердокса.

- Ах, от этого доктора, - сказала она, словно все про него знала. - Ну да, конечно. - Немного погодя она добавила: - Ты что же, не собираешься открыть?

Я не придумала подходящего оправдания. Лучше бы она ушла, чтобы я могла сделать это в одиночестве, но она увлеченно собирала на столе упавшие с цветов лепестки. Я принялась разрывать конверт, и делала это так неуклюже, что порвала само письмо внутри. Там был всего один листок, впопыхах выдранный из блокнота.

- Это от твоего друга-доктора? - спросила она. - Если захочешь как-нибудь пригласить его на обед... - глаза её остановились на обрывке бумаги. Письмо было явно не от врача.

- Нет, - сказала я.

Она вежливо ждала, что я договорю.

- Подруга из Англии, - сказала я наобум. - Она в отпуске. Здесь, неподалеку.

- Как мило, - она вытащила люпин, оторвала снизу засохшие бутоны. Я не знала, верит она мне или нет.

- Да, - сказала я. - Подруга.

- Если тебе понадобится машина, можешь взять, какая-нибудь из них днем всегда свободна. "Рено" или "Ситроен". У "Рено" могут быть небольшие трудности с передачей. Очень темпераментная машина. Селеста предпочитает "Ситроен"...

- Спасибо, - сказала я.

Она наклонила голову.

- Ты завтракала?

- Нет, - сказала я, сунув листок в карман.

Потом, в одиночестве в своей комнате, я разгладила записку и прочитала ещё раз. Она была нацарапана карандашом. Там было написано вот что: "Крис, в 3 ч., Кафе де ла Плас, Биллак. Приезжай. Ты мне должна. Мэл". Я порвала её на мелкие клочки и спустила в туалет.