Лгунья

А что же делал он? Ходил за лошадьми, которых вели на бойню. Дарил детские автомобильчики любовнику своей невесты. Словом, делал все, что и положено доверчивым простакам.

— Ты собираешься выйти? Не хочешь ли пойти куда-нибудь со мной?

— А что мы будем делать?

Он быстро и невнятно пробормотал:

— Да уж, конечно, не то, что ты делаешь с Реджинальдом.

— Как ты сказал?

Нелли явно ничего не уразумела. Однако интонация Гастона встревожила ее. Слишком уж походила эта фраза на ту, что она сама постоянно твердила себе. Гастон заговорил снова:

— Ну, что-нибудь интересное… например, сходим в кино.

Бедный Гастон! Не очень-то он был силен в ассонансах[14]. Его семья считала, что ведет свой род от Тибо Шампанского[15]. Естественно, по женской линии. Женщины — они вечно тут как тут, когда речь заходит о переселении душ и связи поколений. Но уж Тибо Шампанский наверняка подыскал бы более удачный ассонанс, нежели Реджинальд и кино. Впрочем, Нелли трудно было провести, она тотчас заподозрила, что назревает ссора или возможность ссоры.

— Ну хорошо, я одеваюсь. Заедешь за мной?

Она одевается. Это означало, что она снова накинет едва снятое нарядное платье и отложит прочь коричневую или черную юбку.

— Ты разве не собиралась навестить своего маленького подопечного?

— Я уже была у него.

До чего же ловко она лжет!

— Ну и как, все зубки прорезались, все ветрянки прошли, вся сыпь подсохла?

— Да что с тобой, Гастон?

— Ничего, все в порядке. Жди меня, скоро буду.

И Гастон в самом деле заехал бы за Нелли, если бы, выйдя с почты, внезапно не наткнулся на то, что способно увести вас от несчастья еще вернее, чем лошадь, идущая на бойню. Ведь нельзя же, сами понимаете, сесть на эту убойную лошадь или войти в нее. А вот в данное спасительное средство и входили и садились, поскольку это был автобус. В четыре часа пополудни люди еще не давятся, чтобы попасть в Монсури. И действительно, в автобусе ехали только: профессор, которому предстояло торжественно открыть новое здание студенческой столовой университетского городка, торговец дельфтским фарфором, с утра бегавший в поисках какого-то треснувшего старинного блюда, молодая жительница Монсури, только что доставившая в свое ателье модели нижнего белья, инвалид войны, чье присутствие сообщало этой поездке дух времени, и толстуха, украсившая себя мясистым пионом. Иными словами, полная противоположность обитателям ковчега — люди, которые первыми сгинули бы в библейском потопе, но спасенные автобусом от людского потопа бульваров.