Лгунья

Говоря все это, Нофар смотрела на Лави, и тот ясно видел в ее глазах мольбу: расскажи всем правду! спаси меня от самой себя! Но если у них не будет тайны, что у них останется?

Ничего страшного, что Нофар чувствует себя виноватой: он ей поможет. Они вместе приручат ее вину, превратят в домашнюю собаку. Будут кормить ее, выводить на прогулки – и забудут, что когда-то она была волком.

Чем больше Нофар угнетала ложь, тем сильнее Лави боялся, что придет правда и встанет между ними.

26

Праздничная церемония в резиденции президента широко освещалась средствами массовой информации. Фотографии Нофар на трибуне всех очаровали. Какой чистой и невинной казалась она, когда там стояла: такая смущенная, так прелестно обхватила себя руками… Трогательная, как котенок, – всем хотелось ее приласкать. Храбрая, как львица, – всем хотелось ею восторгаться…

Разглядев в Нофар рекламный потенциал, дома моды принялись присылать ей одежду и украшения. Потрясенная свалившейся на нее удачей, Нофар надевала подарки, не переставая изумляться, как чудесно сидят на ней платья, как подчеркивают цвет глаз сережки. Жалкая продавщица мороженого смотрела на себя в зеркало – то самое зеркало, которого всегда избегала, – и изумлялась произошедшей с ней переменой. Каждый раз, когда Нофар выходила из дома, на лице у нее был написан вопрос: «Неужели это и вправду я?» Это смущение, это застенчивое удивление лишь добавляло Нофар очарования, и все спешили ей поддакнуть: «Да, это и вправду ты!»

Однако Нофар все равно не верила своему счастью. Всю присылаемую ей одежду она – чуть ли не с виноватым видом – раздавала одноклассницам и младшей сестре. Возможно, ей стоило быть осторожнее. С одной стороны, щедрость Нофар защищала ее от зависти девочек, но, с другой, она же эту зависть и разжигала, лишь подчеркивая: у нее это есть, а у них – нет. Но Нофар об этом не догадывалась, и казалось, что она не ходит, а летает. Впервые в жизни она была счастлива быть собой.

Потом наступили желтые дни пыльных бурь. Небо затянуло пеленой, и оно стало похоже на неудавшуюся глазунью. Люди опустили жалюзи. Задраили окна. Но песок всегда найдет лазейку. Мать Нофар подметала пол каждое утро, но, пока она подметала, пыль набиралась заново. С таким же успехом Ронит могла попытаться осушить море половой тряпкой. Желтое небо выбило людей из колеи. Они стали ссориться из-за пустяков: из-за бесплатных газет в кафе, из-за места на парковке. Даже сексом и тем занимались без всякого желания, для галочки. Когда же прошли дни желтые, наступили дни холодные, и раскаленный, бурлящий город стал остывать, как снятый с огня чайник.

Приближался день памяти убитого премьер-министра. Два месяца назад Нофар и подумать не могла о том, чтобы спеть со сцены во время школьной траурной церемонии. Девочки, принимающие участие в таких церемониях, – это особая порода девочек: самоуверенность облегает их так же плотно, как парадная белая блузка. Но теперь Нофар решила попытать счастья, побороться с этими девочками за роль. На уроке истории, пока учительница что-то говорила, она написала Шир записку, что собирается идти на прослушивание. Подруга посмотрела на нее с таким недоумением, что Нофар съежилась. «Это не очень удачная идея», – написала в ответ Шир. Но, пока она писала, а учительница говорила, внутри у Нофар стучалась вторая, тайная Нофар, требовавшая, чтобы ей открыли дверь.

Утром в день прослушивания в домах претенденток с грохотом открывались шкафы, и девичьи руки лихорадочно копались в одежде в поисках самой подходящей белой блузки; они расстегивали и застегивали пуговицы, закатывали и отпускали рукава. Всю дорогу до школы девушки повторяли песню, которую им предстояло петь. Только очень наивному человеку мог показаться странным такой энтузиазм по поводу годовщины со дня смерти премьер-министра. Государственная траурная церемония ничем не хуже любого другого мероприятия. Там тоже есть сцена. А уж чем эта сцена украшена – неоновыми лампами и шариками или поминальными свечами и букетами – никакого значения не имеет.

Правда, в тот день прослушивание закончилось, даже не начавшись. Едва увидев продавщицу мороженого, завуч закричала: «Нофар Шалев!» Как будто нашла клад. Вчера ей сообщили, что на церемонии будет присутствовать старший школьный инспектор, и в своем воображении она уже рисовала, как знаменитая девочка поет на фоне транспаранта «Не забудем! Не простим!». Это безусловно произведет на инспектора впечатление.