Лгунья

Ханна выразительно закатывает глаза, затем просит ржаной хлеб с ветчиной и горчицей. Еще она хочет овощное пюре для Мии, брокколи с картошкой, в пластиковом контейнере. Я едва не говорю ей: «Подожди, тебе не кажется, что она еще слишком маленькая? Может быть, сперва нужно посоветоваться с педиатром?»

В конце концов я делаю так, как мне сказали. Я хочу, чтобы они побыстрее уехали отсюда, и тогда я смогу заняться своими делами. Потому что после этих выходных все будет кончено, так или иначе.

Собираю вещи для Мии – сама я столько вещей никогда с собой не брала – и загружаю все в багажник «Бентли». Проверяю, что детское кресло надежно пристегнуто. Мия тычет своим пухлым пальчиком мне в щеку и смеется. Вдруг до меня доходит, что я, возможно, больше никогда ее не увижу, и от этой мысли перед глазами все плывет.

– Мистер Картер, все для пикника я положила сюда. – Показываю ему корзину. – Здесь все, что вам понадобится.

– Для пикника?.. Хорошо. Спасибо, Луиза. Вряд ли у нас найдется время для этого, но благодарю за предусмотрительность.

Так… я что-то неправильно поняла? Или Ханна снова принимается за свои странные игры? Оглядываюсь по сторонам, но она еще дома. Выходит на улицу, пожимает мне руку и садится в машину. Когда они отъезжают, я едва не машу им вслед, но вовремя спохватываюсь.

Я в доме, я предоставлена сама себе – и я принимаюсь за работу. Начинаю поиски с малой гостиной, которую Ханна считает своим кабинетом. Ее письменный стол – антикварная вещица с маленькими ящичками. Моей целью было взломать ее компьютер, хотя у меня мало надежды на успех, поскольку я не представляла себе, какой может быть у нее пароль. Впрочем, это не имеет значения, поскольку компьютера нет – только шнур питания, по-прежнему воткнутый в розетку. Другой конец валяется рядом с ручками и пустым стаканом. Тем не менее я осматриваю стол дюйм за дюймом, но нахожу лишь несколько счетов и старый каталог. Больше в этой спартанской комнате в бежевых тонах нет ничего интересного, и у меня начинает крепнуть убеждение, что я ничего не найду и пойму, что замыслила Ханна, только когда уже будет слишком поздно.

Сажусь на последнюю ступеньку лестницы и нажимаю ладонями на глаза. Мысли мои крутятся вокруг записей в дневнике. Вокруг лжи, которую она написала про меня. Как ей удалось узнать про меня правду? Должно быть, она связалась с агентством. Отправила им на электронную почту запрос номера моей карточки социального страхования. И оттуда ответили что-нибудь вроде: «Мы не знаем, кто работает у вас в доме, но это точно не Луиза Мартин, так что назвать номер ее карточки социального страхования мы не можем». В таком случае доказательства были бы в компьютере.

Я прохожу в спальню Ханны и сажусь у туалетного столика. Поочередно роюсь в ящиках: косметика, заколка для волос, бижутерия. У меня смутное ощущение, что чего-то не хватает, и мне требуется несколько минут, чтобы понять, в чем дело.

Фотография. Здесь должна была быть фотография Ханны и Харви на пляже. Она всегда стояла здесь, слева от зеркала. Я оглядываюсь по сторонам, но фотографии нигде нет. Может быть, Ханна забрала ее с собой, но это, пожалуй, уже перебор. Они ведь уехали вместе; она не будет скучать по Харви и класть его фото на подушку рядом с собой.

Затем я вижу ее ручку «Монблан» на полу у ножки туалетного столика. Поднимаю ее и кручу в руке, подумывая, не спереть ли ее. А Ханна вообразит, что забыла ручку в Ист-Хэмптоне. Ей будет жалко эту ручку, несмотря на всю ее браваду в тот день, когда она устроила мне собеседование при приеме на работу, – тогда она притворялась, будто понятия не имеет, какая ручка дорогая.

«О, это подарок моего мужа, на рождение нашей дочери». Я мысленно повторяю эти слова: «…на рождение нашей дочери». Но это же какая-то бессмыслица. Если ручка у Ханны всего четыре месяца, как она могла делать ею все записи в своем дневнике, который ведет почти год? Потому что дневник начинается со свадьбы, а этой ручки у нее тогда еще не было.

Захожу в гардероб, вытаскиваю дневник из тайника и листаю его, взад и вперед. Никаких сомнений быть не может: все до одной страницы написаны этой ручкой. Чернила одни и те же, уникальный цвет морской волны. «Барбадосская синева».

Ханна сделала все эти записи, все до одной, в последние четыре месяца. Или скорее в последние три недели. Так или иначе, она представила все так, будто ее дневник охватывает период в десять месяцев. Свадьба, рождение Мии. Постепенное ее сползание в какую-то неопределенную послеродовую депрессию. И потом я. Все это дерьмо про меня. Сплошная ложь. От начала до конца.

Я стискиваю зубы с такой силой, что у меня ноет челюсть. Зайдя в ванную, лезу в шкафчик за успокоительным, но его, разумеется, там нет. Его там нет уже какое-то время. Я закрываю дверцу, но тотчас же снова открываю так резко, что едва не срываю с петель. Пузырек с «Амбиеном» – его там тоже нет.

Глава 31