Лгунья для миллиардера

Нельзя плакать сейчас. Если я приеду к родителям зарёванной и опухшей, они поймут, что я сломалась. Не хочу делать больно ещё и им. Я должна выдержать первую встречу. А проревусь вечером, когда останусь одна. В своей комнате. Или ещё в каком укромном уголке.

Отдыхающих ещё много, проспект стоит, и водитель, устав слушать урчание двигателя, включает радио. Громкая попсовая мелодия совсем не то, что мне хочется сейчас слышать, но я молчу. Пусть раздражает, зато отвлекает от мыслей, о которых я всё равно не могу не думать, хоть и очень сильно стараюсь.

Город, знакомый до рези в глазах, движется за окном. Здесь почти с каждой улицей связано какое-то воспоминание. Здесь почти ничего не изменилось, разве что стало больше высоток и магазинов, но цвета и запахи остаются прежними. Знакомыми. Родными…

Дорога до дома, когда-то казавшаяся мне слишком долгой, сейчас заканчивается чересчур быстро. Я не успеваю продумать слова, выработать линию поведения. Мне нужна какая-то версия, чтобы не слишком шокировать родителей. Ведь я их не предупредила, что приезжаю.

Но такси высаживает меня у знакомой зелёной калитки и, оставив с вещами, уезжает. Вот я и дома.

Тянусь к расположенному на внутренней стороне засову, он, словно сам собой, отъезжает в сторону. Вот что значит мышечная память, пальцы до сих пор знают, где и с какой силой нажать, даже задумываться не нужно.

На звук из-за дома выскакивает Джек с грозным лаем, но стоит лишь калитке распахнуться, пёс узнаёт меня и бросается на грудь. Мой лучший друг с пятнадцати лет. Если что и было сложным, так это уехать и оставить Джека здесь.

Он толкает меня лапами и опрокидывает на землю. Начинает прыгать по траве, по мне и сумкам, лижет моё лицо и поскуливает.

– Я тоже соскучилась, хороший мой, – позволяю ему все эти вольности, потому что он заслужил хотя бы это.

– Джек, фу!! – из-за дома выбегает мама. Она ещё не видит меня, поэтому думает, что пёс повалил кого-то постороннего, случайно зашедшего в калитку. Собакен у нас крупный, где-то в его родословной затесалась овчарка, подарив схожий окрас и размер. Такого немудрено испугаться, хотя за свою жизнь Джек ни разу никого не укусил. А котов он, вообще, уважает и слегка побаивается.

Я приподнимаюсь на локтях и улыбаюсь, видя растерянное мамино лицо.

– Юля? – она словно не верит, что я тут на самом деле. Среди бела дня лежу во дворе нашего дома, позволяя Джеку скакать по мне.

– Доченька, – она подбегает и опускается рядом со мной на землю. Обхватывает меня руками, отпихивая прыгающего пса в сторону, и начинает плакать.

– Мам, ты чего? – опешившая в первую минуту, я крепко прижимаюсь к ней и тоже начинаю реветь.

Непонимающий, что происходит, Джек прыгает вокруг нас и лает. На шум выходит Виктор и останавливает в нескольких шагах от нашей живописной группы.

– Тамара, что случилось? – спрашивает он и тут видит меня. – Юля?

– Иди сюда, пап, – я протягиваю руку, и отец опускается рядом с нами на траву, обнимая меня.

– И чего ревём? – спрашивает он, ведь мужчины не понимают, как можно плакать вот так просто, без особой причины, только оттого, что тебя переполняют сильные эмоции.

– Юлька вернулась, – шмыгает носом мама.

– А ты чего? – поворачивается он ко мне.

– Я соскучилась, – с протяжным «у-у» вторю я маме.

– А ты, Джек? – папа не пропускает и третьего участника нашей оперы.

– Гав-гав, – отвечает пёс.

– Ну вот теперь всё и понятно, можно идти домой.

Виктор помогает нам с мамой подняться, подхватывает мои сумки, и мы идём домой. Вот теперь я по-настоящему чувствую, что я дома.

43

Родители на удивление спокойно приняли мой внезапный приезд, не задавали неудобных вопросов, не пытались вынудить в чём-то признаться.

Они понимали, что произошло нечто, из ряда вон выходящее, что-то, о чём мне больно говорить, и ждали, когда я буду готова. И от этого щемит сердце.

Моя семья. Я очень их всех люблю.

Первое утро в родительском доме. Я выхожу из своей комнаты, в которой ничего не изменилось за время моего отсутствия. По дому уже гуляют аппетитные ароматы. Мамуля готовит блинчики на завтрак. Наверняка с творогом и вишней. Мои любимые. И от этого знания всё вокруг светлеет.

– Доброе утро, – отвлекаю внимание мамы на себя, пока Джек, спавший со мной в кровати, аккуратно спускается с лестницы и почти незаметно юркает на свою лежанку.

Эта простодушная хитрость умиляет, мама, прекрасно осведомлённая, кто и с кем провёл ночь, улыбается, хоть и с притворным осуждением качает головой.

– Садись завтракать, – говорит она мне.

Но я сначала подхожу к маме и крепко её обнимаю. По тому, как судорожно стискивает она меня в ответ, понимаю, что от серьёзного разговора всё же не уйти, но это будет не сейчас. Мне дадут время, чтобы прийти в себя. Столько времени, сколько понадобится.

Я сажусь за стол. Джек, уже понявший, что ругать не будут, бежит к своей миске. Там ещё пусто, и он, припадая на передние лапы, тоненько, просительно поскуливает.

– Сейчас, сейчас, смотрите-ка, оголодал оборомот, – обманчиво строго бурчит мама, доставая собачий корм и насыпая в именную миску любимца семьи.