Лягушки

Но тут же посчитал, что с Воздушным кораблём именно встрял в суету. В отроческую пору «Воздушный корабль» (из Зейдлица) Ковригин знал наизусть. Как, впрочем, и множество стихов (в особенности о неудачах в любви) Михаила Юрьевича. Но соображение Маршака в случае с Ковригиным оказалось справедливым. Упрощённо: «Лермонтов для юношей, Пушкин – для мужчин, важное в жизни испытавших». Тем не менее «Воздушный корабль» он помнил долго. Оказавшись впервые в Париже, ночью к двенадцати часам перешел Сену и направился к Собору Инвалидов. Будто именно там, а не, скажем, на острове святой Елены, из гроба вставал император. Час его ожиданий Воздушного корабля вызвал беспокойство полицейских. Вопросы Ковригина на коверканном английском ажаны вынуждены были пресечь категорическим утверждением, что из гроба в двенадцать часов здесь никто не встаёт, а у воздушных кораблей иные полосы приземления и причалы. И все же Ковригин ещё ночи четыре болтался вблизи Собора Инвалидов в надежде увидеть если и не сам воздушный корабль (вдруг тот выбился из расписания или ему не додают топлива), то хотя бы – опечаленного корсиканца в сером плаще и треуголке. Увы, не увидел… Впрочем, как тут и увидеть, если во времена Лермонтова Император был зарыт на острове мрачного и пустынного гранита? Это потом его перезахоронили в Париже в Соборе Инвалидов. Но вот теперь-то Воздушный корабль по штатному расписанию мог к двенадцати часам ночи прилетать и в Париж… В младших классах Воздушный корабль вызывал у него мысли с видениями «Наутилуса» капитана Немо. Потом Ковригин прочитал книгу о судьбе генерала Нобиле, и ему стало ясно, что воздушный корабль Бонапарта был именно дирижабль. Не видал Михаил Юрьевич ни подводных «наутилусов», ни дирижаблей, ну и что? Что от этого меняется? Скажем, есть у Лермонтова несколько смущающих Ковригина слов, прежде его не заботивших. Вот, например. Начало. «По синим волнам океана, лишь звёзды блеснут в небесах, корабль одинокий несётся, несётся на всех парусах». Откуда – и при блеске звёзд – синие волны? И какой же это Воздушный корабль, раз он со всеми парусами именно в синих волнах? Отнесём паруса и синие волны, посчитал Ковригин, к неловкостям Зейдлица, тем более что ни одного матроса на корабле нет, и уже от острова во Францию корабль летит, и у руля его сидит (стоит) император. И дело было, для Ковригина, не в парусах и не в синих волнах океана.

Костяшку, пороховницу, Хмелевой он рассматривал в квартире под лампой на письменном столе. Теперь, в электричке, он сидел у окна, в него от Шереметьева било солнце. Ну точно, над рыцарским замком застыл дирижабль. Откуда он, кто его пригнал, кого и куда предполагалось на нём отвезти, Ковригин не знал. Но вспомнилось: корабли Циолковского, для переселения земных особей в благоприёмные места с намерением людей облагородить, виделись ему в детстве именно дирижаблями в сорок палуб со сверканием огней и платиновых обшивок. Теперь-то ясно, что на таких кораблях далеко не улетишь, разве только развлёчешься, пока небесный «Титаник» не врежется в грозовую тучу или в косяк озабоченных путешествием гусей (а при них – непоседа Нильс или гаршинская лягушка). Но картинки с дирижаблями в старых книгах долго будоражили воображение отрока Ковригина. Теперь, по дороге к Каналу, Ковригину стало казаться, что нечто схожее с померещившимся ему воздушным кораблём на пороховнице Хмелёвой он видел уже и на пороховнице семейства Чибиковых. А может, где-то и ещё.

Стоп. Да что хочешь, не исключалось, зависало и на других костяных пороховницах над сценами рыцарских подвигов, любовных свиданий прекрасных дам, охотничьих пробежек чукчей за моржом. Хоть бы и небесное тело, хоть бы и воздушный корабль. Хоть бы и невод, хоть бы и раздутая авоська московского обывателя, а то и вдруг чёрная вуаль таинственной португалки донны Луны. Всё ведь зависело от умонастроения созерцателя пороховниц, от направления его мыслей. Неожиданной своей просьбой Пётр Дмитриевич Дувакин приоткрыл перед Ковригиным дверцу и пинками вогнал его в коридор соображений исключительно о дирижаблях и прочих воздушных кораблях. А если бы Дувакин попросил его написать эссе, скажем, о соколах-сапсанах, наверняка Ковригину бы на пороховницах начали мерещиться не дирижабли, а соколы, и вместо рыцарских замков – башни Кремля, куда сапсаны были приглашены для надзора за безобразиями гнуснейших московских птиц – ворон.

Стоп. Как можно быстрее осмотреть будто бы незабытые камни и домой! А там отоспаться!

А лучше отоспаться и не дома, а в саду-огороде в урочище Зыкеево. Забыться на трое, нет, на пять суток и проснуться свежим человеком, с легкой амнезией, без памяти о никогда не существовавшем городе Средний Синежтур и о походе в Краснопресненский ЗАГС. Если же в паспорте и при пробуждении обнаружится досадный штамп, паспорт потерять.