Лягушонок на асфальте (сборник)

безлунном лесу, как за лучом фонарика.

Сначала за спиной Сергея Федоровича встала сестра, затем - мать. Едва

голос затих, словно его утянуло туда, откуда он пробился, выпутываясь из

цикадного шелеста, Галина Евгеньевна, ее дочь и сын восторженно загалдели,

дробя «р» и говоря в нос.

Кира провела ладонями от щек к вискам. В этом жесте почудилась Маше

неловкость.

Через мгновение, ощутив за собой безмолвие, разом умолкли и муж Киры, и

свекровь, и золовка.

- Шансонье, - промолвила Наталья Федоровна. - Скорей всего рабочий.

Транслируют из какого-нибудь парижского кафе.

Кира вздохнула.

В прихожей Наталья Федоровна, стоя рядом с Машей, приглашала ее

заходить и сюда на квартиру, и в техническую библиотеку. Маша помнила, что

дети Натальи Федоровны студенты, но воспринимала ее как подружку: так

просто, сердечно и ровно держалась с ней женщина.

Маша чиркнула ладонью о ладонь, щипками одернула платьице, а потом,

чувствуя губами свое отраженное дыхание, шепнула Наталье Федоровне на ухо:

- Вы счастливы?

Наталья Федоровна погладила Машу по голове.

- Еще бы! Но, конечно, не во всем. Ох, до того очаровательные волосы!

Неземные какие-то!

- Марсианские, - подсказала Маша.

- Я сразу догадался, что ты с Марса, - пошутил Сергей Федорович.

Мимо подъезда, вихляя с ноги на ногу, ехал сивый, который определился в

ее уме после встречи в березовой роще как начальник велосипедной ватаги.

Едва вошла в ворота, навстречу ринулась повернувшая с шоссе гончая стая

велосипедистов. Сверканье, перемеженье цветных пятен - футболки, жокейки,

шелест - и уже никого. А она-то подумала, что сшибут.

Сивый, конечно, сивый организовал. И Владька, наверно, был среди них!

Рассказал или нет? О чем, собственно, рассказывать? Теплоход. Клещ.

Поликлиника. Мальчишки любят хвастать чем-нибудь таким или лгать о чем-

нибудь таком. Но не Владька. Наверняка он врать не станет.

Трель велосипедного звонка. Владька. Вопросительный. Выдернул носки

парусиновых тапок из стремян, что ли, прилаженных к педалям. Чего он строго

так воззрился?

- Ну как?

- Что - как?

- Никаких симптомов?

«Вон он про что! Дура! Совсем недавно бесилась, почти умирала. И уже

забыла и думать...»

- Я психопатка, Владик.

- Не убежден.

- Ты уезжаешь?

- Завтра.

- Зачем?

- Меня, к примеру, привлекает деревянное зодчество, в частности, резьба.

- А как же я?

Маша шла по тротуару, Владька катился на велосипеде, отталкиваясь ногой

от гранитной бровки.

Ее вопрос настолько обескуражил Владьку, что он приостановил велосипед.

- То есть?

Еще ни один человек, кроме сестры и брата, не посягал на его волю, чтобы

он не был волен в каникулярные дни и недели.

- Не с кем будет кататься на теплоходах.

- Людей на них с избытком.

- А ты черствый.

- Математик.

- И все равно славный.

- Я не падок на похвалы. И я свободолюбив, потому что мне ясен смысл

несвободы.

Он отъехал.

Маша всегда была чем-то загружена: личное, семейное, школьное. В те

месяцы, когда она сама себе напоминала трамвай - с утра до ночи круженье,

мельканье, короткие остановки, ее мозг, будто запрограммированный,

неутомимо творил мечты, загадки, замыслы, исполнение которых откладывалось

на после.

В немногие необъятные дни, в которые время полностью принадлежало ей,

у Маши и не возникало мысли осуществить что-нибудь, будоражившее ее

воображение: лишь бы вдоволь поспать, набродиться по улицам и растерять

ощущение, что ты гонима беспощадной, мстящей за медлительность силой.

Здесь же, у отца, где Маша часто оставалась одна и где Лиза все сама делала по

дому, а ей ничего не поручала и не разрешала делать, она неожиданно поняла,

что если не будет теребить свое воображение, то проведет свое гощение

довольно кисло. С Владькой было бы занятно дружить, но с ним покончено.

Надумала пробраться в грузовой порт - и пробралась: сплавала на буксире,

который отволок туда баржу с подъемным краном. Целый день толкалась на

аэродроме. Наблюдала взлеты и посадки самолетов. Выпросила у

бортпроводницы значок с изображением лайнера Ил-18. Побывала в

диспетчерской и в комнате синоптиков. И все это под видом внучки, приехавшей

встречать ленинградского деда, позабывшего указать в телеграмме («Ничего не

поделаешь - склеротик») час прибытия.

Прознавши, что Леночку, дочь Сергея и Киры, необходимо привезти с

детсадовской дачи на вступительный экзамен в музыкальную школу, она

вызвалась съездить за ней и проводить ее на экзамены, чтобы не обременять

этой заботой перемогающуюся от повышенного давления Галину Евгеньевну.

Ее осенило на даче, что она могла бы быть хорошей воспитательницей, а в

музыкальной школе, когда Леночку проверяли на ритм и на слух, догадалась,

что в семь лет сумела бы воспроизвести сложный стук пальцем по корпусу

пианино и повторить извилистую мелодию: почему-то тогда она крепко

запоминала фортепьянные вещи.

Леночка хорошо, но неточно выстукала то, что простучал председатель

приемной комиссии. В коридоре Маша показала, как стучал председатель и как

стучала Леночка. Девчурка повторила этот стук, и Маша пообещала Леночке,

что ее примут в музыкальную школу.

Когда они выходили из классного коридора, с лестницы к ним бросилась