Лярва

Сучка, доселе встречавшая вокруг себя лишь мерзость, ужас и жестокосердие, совершенно не умела радоваться жизни и во всех её проявлениях привыкла отыскивать только пользу или бесполезность для собственного выживания. Посему красота цветущих растений ничем не тронула её сердце, ибо этой красотой невозможно было утолить сверлящее чувство голода, как и укрыться от свирепой стужи. Животные же, безвинно лишённые свободы и содержавшиеся в клетках, под замками и под взглядами снующих мимо таких же животных, только двуногих, вовсе пробудили в детской памяти тягостные воспоминания о её собственном периоде жизни в условиях несвободы, прикованности цепью к тесной собачьей конуре и под равнодушными взглядами снующих в дом матери таких же живых существ, как и сама сидящая на цепи. Нельзя сказать, конечно, чтобы она могла сформулировать своё отношение к увиденному в подобных словах или даже в подобных мыслях, однако чувства и ощущения были именно такие: подавленность, внезапная тоска и невольные воспоминания о своём прошлом. Баба Дуня с удивлением видела, что девочка совсем не получает удовольствия от этой прогулки, перемещается на своих ходунках не так резво, как обычно, а скорее вяло и заторможенно, нередко даже отворачивается от животных, не смотрит им в глаза и старается отходить от вольеров в сторону. И только возле клетки с волками Сучка вдруг задержалась, подошла поближе, долгое время всматривалась в крупного матёрого волчищу серо-бурой окраски с рыжеватым отливом, а затем произнесла странную фразу, оставшуюся непонятою её пожилой спутницей:

— На Проглота похож.

После этого до самого выхода с территории зоопарка она не произнесла более ни слова, будучи притихшею, помрачневшею и иногда длинно посматривая исподлобья на бабу Дуню словно с немой просьбой скорейшего избавления её от этого зрелища. Ко дню описанного происшествия они общались уже вполне свободно и откровенно друг с другом, чувствовали радость при встречах, ждали этих встреч, и нередко на лице хмурой Сучки появлялась даже улыбка. Поэтому неожиданная смена её поведения была, конечно, замечена бабой Дуней, но, увы, не сразу была ею понята правильно. Поначалу она отнеслась к такой реакции девочки с чисто женскою эмоциональностью, почувствовала обиду из-за неоценённости своих усилий и не удержалась даже от демонстрации своей обиды. Во всяком случае, на какое-то время она надулась на свою подопечную, словно второй ребёнок, и всю обратную дорогу в приют хранила гробовое молчание.

Позднее, когда догадка о причине отрицательного отношения девочки к зоопарку осенила сознание бабы Дуни, она горько укоряла себя за глупость и даже плакала от бессильной злости на свою непонятливость. В то же время её расстроила и собственная обидчивость, неуместная для взрослой и зрелой женщины, достигшей седых волос и располагающей опытом воспитания ребёнка. С этих пор она стала вдумчивее относиться к любым инициативам в отношении девочки, размышлять об их целях и последствиях заранее и уже тем одним избавила себя от многих ошибок.

И тем не менее бывало так, что и в самой, казалось бы, невинной и ничем не грозившей ситуации между ними обеими случались недоразумения — пусть мелкие, но заставлявшие бабу Дуню снова вспоминать о своей раздражительности. Например, как-то раз она повела девочку в кинотеатр на просмотр мультфильма. Все полтора часа Сучка просидела неподвижно, вжавшись в кресло и съёжившись под обильными потоками света и звука. По всей вероятности, её разум ещё не мог объять самую возможность существования жизни, кем-то придуманной и отличной от реальной действительности. Следить за перипетиями искусственного сюжета она просто не умела, её ещё следовало готовить к переходу от конкретного мышления к абстрактному, и предпринятое посещение кинотеатра оказалось, конечно, преждевременным.

Совместные походы в магазины также ставили в тупик бабу Дуню, и на сей раз из-за чрезмерной и воистину недетской алчности Сучки. В продуктовых магазинах глаза её загорались страстью приобретательства, и она начинала взахлёб предлагать спутнице купить одно, и другое, и третье — и всё с запасом и в гигантских количествах. Пережив когда-то целые дни, и недели, и месяцы самого жестокого, сосущего голода, ей всего было мало и хотелось покупать продуктов побольше и впрок. Баба Дуня хорошо понимала руководящие ребёнком мотивы, старалась успокоить её, объясняла, что магазины всегда рядом и в любую минуту возможно пойти и купить всё, что потребуется, — однако девочка, помолчав некоторое время, вновь затевала те же речи, отчего баба Дуня иной раз готова была закипеть и достигала отчаяния. Ну и раздражалась, разумеется.