Либерализм

Однако шовинистическое политическое сознание и шовинистическая военная политика могут базироваться лишь на национальной основе, но не географической. Общность языка тесно связывает представителей одной национальности вместе, тогда как языковые различия создают пропасть между различными нациями. Если бы не этот факт – не считая всех идеологий, – то шовинистическое мышление никогда не могло бы развиться. Географ с картой в руках вполне может, если ему нравится, считать европейский континент (за исключением России) единым; но географическое единство не вызывает у жителей этого региона никакого чувства общности и солидарности, на которых государственный деятель мог бы основывать свои планы. Человека, живущего на Рейне, можно убедить, что в сражении за немцев Восточной Пруссии он защищает свое дело. Можно даже подвести его к пониманию, что дело всего человечества – это также его дело. Но он никогда не сможет понять, стоя в одном ряду с португальцами, поскольку они тоже континентальные европейцы, что дело островной Англии – это дело врага или, в лучшем случае, нейтрального чужака. Из сознания людей невозможно вытравить (и, кстати, либерализм к этому и не стремится) след, оставленный длительным историческим развитием, который заставляет сердце немца биться сильнее при любом упоминании о Германии, немецком народе или обо всем типично немецком. Это чувство национальности существовало до того, как была предпринята политическая попытка основать на нем идею немецкого государства, немецкой политики и немецкого шовинизма. Все благие планы заменить национальные государства федерацией государств, будь то Центрально-Европейская, Панъевропейская, Панамериканская или построенная на столь же искусственных основаниях, страдают одним и тем же фундаментальным пороком. Они не учитывают, что слова «Европа» или «пан-Европа» и «европейский» или «панъевропейский» не обладают такого рода эмоциональным оттенком, поэтому не способны пробуждать чувства, вызываемые словами «Германия» и «немецкий».

Яснее всего эта проблема станет видна, если направить наше внимание на вопрос, который играет решающую роль во всех подобных проектах, – на соглашение о торговой политике такой федерации государств. Сегодня на баварца можно воздействовать призывами защитить немецких трудящихся – скажем, в Саксонии – как достаточным оправданием пошлин, в результате которых ему, баварцу, придется за какой-то товар платить дороже. Можно надеяться, что когда-нибудь его удастся вернуть к осознанию того, что все политические меры, направленные на достижение автаркии, и, следовательно, любые протекционистские тарифы являются бессмысленными и саморазрушительными, а потому должны быть ликвидированы. Но никогда не удастся убедить поляка или венгра в том, что он должен платить за какой-либо товар цену, превышающую его цену на мировом рынке, просто для того, чтобы позволить французам, немцам или итальянцам продолжать производство в своих странах. Безусловно, можно добиться поддержки политики протекционизма, соединив апеллирование к чувству национальной солидарности с националистической теорией о том, что интересы разных стран несовместимы. Но ничто не может служить идеологическим фундаментом для системы протекционизма федерации государств, разбивать все возрастающее единство мировой экономики на множество мелких автаркичных национальных территорий – это явный абсурд. Но невозможно противодействовать политике экономической изоляции в национальном масштабе путем замены ее такой же политикой на уровне более крупного политического образования, состоящего из большого количества разных национальностей. Единственный способ противодействовать протекционистским тенденциям и автаркии – это признать их пагубность и по достоинству оценить гармонию интересов всех наций.

Поскольку было показано, что дезинтеграция мировой экономики на ряд небольших автаркичных районов имеет вредные последствия для всех наций, то отсюда с необходимостью следует вывод в пользу свободы торговли. Чтобы доказать, что панъевропейская зона автаркии должна оградиться от остального мира протекционистскими тарифами, сначала следует продемонстрировать, что интересы португальцев и румын, гармонируя друг с другом, вступают в противоречие с интересами Бразилии и России. Необходимо привести доказательства того, что венграм было бы полезно отказаться от отечественной текстильной промышленности в пользу немецкой, французской или бельгийской, но импорт английского или американского текстиля нанес бы ущерб интересам венгров.