Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Российские западники и теоретики консервативного либерализма, такие как Чичерин, отчасти находились под воздействием идеи универсализма, возникшей в эпоху Просвещения. Хотя защита универсальных человеческих ценностей в принципе совместима с формами либерализма, признающими конфликт между этими самыми ценностями, при телеологическом подходе к истории, как правило, единственно правильным признается только тот набор ценностей, который близок наблюдателю. Именно поэтому слова западников о том, что развитие России происходит по тем же законам, что и на Западе, являются обобщением, которое плохо сочетается с теми направлениями либерализма, в каковых признается конфликт между различными концепциями свободы. Это же утверждение верно и в отношении консервативного либерализма, основанного на просветительской идее торжества разума и прогресса и гегелевской мысли из «Философии права» о том, что в идеальном государстве будут преодолены противоречия между личностью и обществом.

В России эти теории подвергались критике со стороны как противников либерализма как такового, так и последующих поколений мыслителей, пытавшихся возвести здание либерализма на новом фундаменте, отказавшись от позитивистского подхода к истории.

1.2. Личная свобода и социальная справедливость в русской философской мысли

Если одним из предвестников российского либерализма начала XX века было умеренное западничество, другим следует считать учение о свободе, первым идеологом которого был А. И. Герцен; получив развитие в трудах П. Л. Лаврова (1823–1900) и Н. К. Михайловского (1842–1904), оно в конце концов было подхвачено ревизионистами. Всех этих мыслителей объединяло скептическое отношение к философской позиции, согласно которой высшая ценность – будь то законы природы, трансцендентное государство или коллективизм – оказывается важнее развития личности. Ценя и позитивную, и негативную свободу, философы, о которых идет речь в этой главе, делали выбор в пользу той или иной концепции на основании своего видения положения дел в России. Иногда это приводило к тому, что они ставили социальную справедливость выше законодательно закрепленной негативной свободы. Хотя такой отказ от защиты прав индивида является одним из недостатков учений о личности, важно иметь в виду, что Герцен и его последователи пытались эмпирически разрешить конфликт между позитивной и негативной свободами. Как писала А. Келли, «в историческом контексте России XIX века народничество было не более утопичной идеей, чем теории либеральных конституционалистов» [Kelly 1998:124].

1.2.1. Александр Герцен

А. И. Герцен (1812–1870) стал основоположником радикального направления в русской философской мысли; в 1850-х годах он начал создавать учение, которое сам называл «русским социализмом». Герцен верил, что Россия сможет решить проблему социального неравенства и плохого управления, объединив исконные российские общественные институты с самыми прогрессивными философскими доктринами Запада. Хотя в самых ранних сочинениях Герцена ощущается большое влияние младогегельянцев, таких как как А. Цешковский (1814–1894) и Л. Фейербах (1804–1872), и много говорится о том, что перейти на следующую ступень исторического развития можно только в постоянной борьбе, к концу 1840-х годов Герцен отверг гегелевскую концепцию исторической необходимости, перейдя на позиции волюнтаризма – к философии истории, в основе которой лежит свободная воля[114]. В своей книге «С того берега» (1850) он заявляет о недоверии ко всем телеологическим концепциям и об убежденности в непредсказуемости исторического процесса. У истории, пишет он, «нет libretto», и «из этого ясно одно, что надо пользоваться жизнию, настоящим» [Герцен 1931: 249, 251]. История – это не случайность, так как у нее есть правила и вероятности, а, скорее, «импровизация», обусловленная определенным набором обстоятельств и возможностей, доступных в тот или иной момент времени [Там же: 249][115]. Герценовское видение истории неотделимо от его убежденности в неприкосновенности и священности личности. В 1850 году он писал: «Свобода лица – величайшее дело; на ней и только на ней может вырасти действительная воля народа» [Там же: 233].