Либеральные реформы при нелиберальном режиме

Наконец, крестьяне зачастую неодобрительно относились к благосостоянию, превышающему средний уровень. Они понимали дело так, что необычно богатые «добились успеха или с помощью нечистой силы, либо за счет нарушения крестьянской этики коллективности и взаимности. Поскольку вероятность найти клад стремилась к нулю, они делали вывод, что удачливые крестьяне обязаны богатством тому, что занимались ростовщичеством и другими неправедными делами»[191]. Было сделано все, чтобы стреножить и остановить любого, желавшего работать больше других. Существовало очень много обязательных религиозных праздников (их число выросло с 95 в середине XIX в. до 120 к его концу), и в наказание нечестивцев община могла сломать рабочий инвентарь. В Подмосковье одного бедолагу, решившего поработать в один из церковных праздников, привлекли к суду по обвинению в богохульстве[192]. В черноземных губерниях, где старые традиции были еще крепче, крестьяне высказались об одном трудолюбивом односельчанине следующим образом: «Что он? Как жук в земле копается с утра до ночи»[193].

Похоже, что в основе циничного отношения крестьян к богатству лежало предположение, что по производительности люди мало отличаются друг от друга. Это соответствует моей гипотезе, что практика переделов отражала веру в то, что допущение больших различий в обеспеченности землей не имеет особого значения, потому что это все равно не особо скажется на урожае, а если скажется, то толка от этого все равно будет немного, потому что куда же все это девать, ведь возможности сбыта ограничены? Но подобное умонастроение должно было понемногу исчезать с ростом специализации и появлением новых профессий, а также в той мере, в какой становилось все более очевидным, что укрупнение земельных владений ведет к росту производительности (в силу экономии на масштабах производства, а также предприимчивости и смекалке хозяина), а расширяющийся рынок предлагает новые товары, на которые можно было истратить деньги.

После освобождения эти установки также претерпели значительные изменения. Миронов утверждает, что крестьяне «стали гордиться богатством» и «а «умение нажить копейку стало служить мерилом оценки ума, характера и вообще достоинств человека»[194]. Он говорит, что после 1861 г. в общине начали развиваться «связи общественного типа, основанные на прагматичном расчете, рациональном обмене услугами и вещами, на различии в имущественном положении»[195]. В том же направлении изменялось содержание еженедельника «Нива», чрезвычайно популярного издания в кругах городской и сельской интеллигенции, и не исключено, что под действием тех же сил, которые меняли установки крестьян. «Нива» часто публиковала биографии выдающихся людей, жизнь которых казалась редакторам поучительной. За 1870–1880‐е годы она опубликовала шестнадцать биографий предпринимателей, и во всех герой подвергался критике за свою страсть к личному обогащению. Но девятнадцать биографий предпринимателей, опубликованных в 1990–1913 гг., были лишены этой критичности, а в центре их оказались патриотизм героя и польза, которую он принес науке, а порой даже подчеркивалось, что их дело полезно для общества. Хотя редакция не дошла до того, чтобы печатать статьи, выставляющие в благоприятном свете саму предприимчивость и предпринимательство, но зато со страниц «Нивы» исчез блиставший там прежде герой‐аскет, а с ним и проклятия в адрес стремления разбогатеть[196].

Другим признаком роста уважения к личным экономическим достижениям были выборы судей волостного суда. В своем довольно поучительном исследовании Бербанк обнаружила, что крестьянские выборщики предпочитали выбирать в судьи «зажиточных мужиков», из чего она делает вывод, что «выбирая таких людей в судьи, сельский люд демонстрировал, что связывает богатство с долгом и ответственностью»[197]. Бербанк находит аргументы, выдвигавшиеся в этих судах, довольно «буржуазными»: «…будучи налогоплательщиками, участниками рыночной экономики, производителями и продавцами продукции, крестьяне рассчитывали, что их суды будут защищать собственность и обеспечивать выполнение договорных обязательств»[198].

Изменение установок сказывалось и на функционировании общины. Молодежь все чаще заботилась о разделе семейного имущества при жизни отца и благодаря этому получала голос на сходе. Растущие сезонные заработки за пределами общины[199] давали семьям независимые источники дохода, что уменьшало потребность в большой семье как опоре и защите, а одновременно повышало у крестьян чувство самостоятельности и протест против перераспределения[200]. Крестьяне начали покупать землю за пределами общины, что открывало путь к экономической независимости[201]. Даже такой горячий сторонник общины и коллективизма, как Энгельгардт, видел это движение к личной независимости и понимал, что первыми идут в этом направлении самые умные и прилежные крестьяне[202].