Исторически сложилось так, что советские ученые обратили внимание только на проблемы, создаваемые чересполосицей, и не проявили особого интереса к последствиям практики переделов и семейной собственности. Разбросанность земельных делянок, разумеется, ограничивает возможность экономии на масштабе – обстоятельство, вызывавшее почти священный трепет у руководителей советской сельскохозяйственной политики. Передел же, напротив, всего лишь уничтожает личную, эгоистичную заинтересованность в улучшении земли, которая считалась уже чем-то несущественным для нового советского человека. И даже если в действительности советское государство использовало весьма сильнодействующие стимулы, такие как обещание всевозможных льгот, с одной стороны, и угроза Гулага – с другой, оно никогда не сочувствовало чисто экономическим стимулам, создаваемым выбором потребителей, преломленным через рынок.
Затраты труда на возделывание любого данного количества земли тем больше, чем меньше средняя величина участка. Большая часть дополнительного труда уходила на то, чтобы добраться до земельного участка из дома. (К тому же полоски были очень узки, зачастую шириной от трех до четырех метров, так что пахать их можно было только вдоль[100].) Хотя суммарные затраты труда зависели от типа почвы (чернозем и не чернозем), необходимость иметь дело с мелкими участками удваивала затраты труда на единицу площади.
Из всех издержек, создаваемых чересполосицей, эту проще всего было бы устранить с помощью обменов между семьями. Крестьяне могли бы хоть каждый год договариваться об обмене, и это позволило бы им сэкономить время на дорогу. Собственно говоря, такие сделки имели место. Предприимчивые крестьяне – известные как «собиратели земли» или «землепромышленники» – брали в аренду множество участков на самых далеких от деревни полях, а потом сдавали их в аренду большими участками[101]. Тот факт, что эта практика была ограничена только дальними полями и даже на таких полях не была повсеместной, говорит о том, что издержки на переговоры, необходимые для подобных операций, были выше потенциальной выгоды.
Остальные издержки чересполосицы попадают в категорию внешних эффектов. Самое очевидное – это потеря земли, занятой межами[102]. Нужно учесть и то, что чересполосица серьезно тормозила механизацию. Поскольку полоски были узкие, крестьянин, пытавшийся использовать сельскохозяйственную технику, должен был либо как-то приладиться к этому пространственному ограничению, что часто оказывалось просто невозможным, либо заключать соглашение с соседями о том, что он захватит обработкой и их землю. В первом случае наказанием ему была неэффективность использования сельскохозяйственной техники, во втором, даже если соседи выражали согласие, все издержки на механизацию ложились на новатора, а выгоды приходилось делить с соседями. Чересполосица мешала и применению сортовых или улучшенных семян – из-за близкого соседства с делянками, засеянными несортовыми семенами, эффект быстро сводился к нулю[103].