Либерия

— Никакой я не бабник, — обиделся парень. — Вот ты сам посуди. Взять, хотя бы, ту же купчиху али боярыню, сидят они день-деньской в тереме за семью замками. Муж старый да не любый и в сад погулять не каждый день выпускает, не то что в город. А уж, чтобы чужой кто, да, упаси Бог, мужчина — это ни-ни. Стережет, стало быть, как цепной пес. Каково бабе-то молодой? Ведь волчицами воют в своих хоромах, слезами обливаются. А тут я под окнами, весь такой веселый, басенький[12] да с красным товаром. Ну, дворовые меня в терем пускают. Как не пустить-то? Девке али молодухе самой в цацках покопаться охота, поперебирать, да примерить. А уж в терему-то я найду, как бабу утешить, хоть словом, хоть другим чем. Бабы-то опосля мужьев-стариков, ох, как до ласк охочи, а мне и не жалко. Потом она рада весь короб скупить, не торгуясь. Так что, и молодухе удовольствие доставлю и себе прибыток. А то, глядишь, через девять месяцев у боярина наследник родится, так и ему, пню трухлявому, стало быть, потрафлю. Со всех сторон польза наблюдается, а ты — бабник!

— Да ты не обижайся, Малой. Это я, не подумав, про бабника брякнул. — Алексей вспомнил читанный в университетской библиотеке Домострой, и подумал, что женщинам, действительно, не сладко жилось в это время. — Ты, наверное, правильно поступаешь.

— Конечно, правильно! Я вообще баб да девок люблю. Они добрые, весь мир жалеть готовы, не то что мужики. Вот женюсь, никогда жену бить не стану.

Какое-то время они, молча, поглощали кашу, принесенную радушной хозяйкой, и запивали ее пивом. Каша, в отличие от щей, Алексею совсем не понравилась — почти не соленая, политая каким-то маслом то ли льняным, то ли конопляным и снова без мяса. Но обижать хозяйку не хотелось, и молодой человек глотал безвкусное варево, с тоской вспоминая жирного кабанчика, которого они на пару с Лесей-волчицей загнали и съели в лесу.

Наконец с едой было покончено, Демид, сыто отдуваясь, отложил ложку.

— Ну что, поснедали — пора и честь знать. Только вот, что я хочу тебя спросить, — остановил Малой собиравшегося встать из-за стола Алексея. — Гляжу на тебя и никак не пойму, кто ты таков? На купца, вроде, не похож, на боярского сына, тем более. Одежа простая, но справная. Думал, может, дворовый чей? Да для дворового ты слишком вольно себя ведешь. С рожи, будто иноземец, а по-нашему говоришь чисто. Дерешься, опять же, знатно и двигаешься по-звериному. Говоришь, что не разбойник, и я тебе почему-то верю. Кто ж ты, Лексей? Я вон, почитай, все про себя рассказал, а ты все молчишь.

Алексей вздохнул, стало тоскливо и неуютно, словно с солнечного луга зашел в темный, мрачный ельник. Врать Демиду совершенно не хотелось, уж больно симпатичен был ему этот рыжий парень, а правду рассказать невозможно. Коробейник, в отличие от старика колдуна, вряд ли с пониманием отнесется к повествованию о перемещениях во времени.

Подумав, молодой человек решил внести коррективы в свою историю, и рассказал, что в Москву он пришел по приказу своего учителя за одной книгой. Она находится в Либерии — тайном хранилище царя Ивана Васильевича в подвалах Кремля. Там сотни книг в сундуках спрятаны. Только, где Либерия, неизвестно, и как ее искать, неведомо. Тот учитель — богатый француз, драгоценных камней и золота у него немерено, а серебро он и за деньги не считает. Ну и снабдил, стало быть, Алексея монетами, хоть целую слободу можно купить. Только толку от этого никакого. В городе он никого не знает, и к кому подступиться с вопросом о Либерии непонятно.

Демид какое-то время задумчиво крутил в руках деревянную ложку, затем спросил:

— Так ты ту книгу воровать собрался? — увидел, как смутился Алексей, махнул рукой — Да, ты не переживай, эка важность! Чай, эти книги и не нужны никому, раз без дела в подвале гниют, а тут хоть польза будет. Бояре-то книг, все одно, не читают, а которые читают, так больше церковные, Псалтырь, там, или Жития.

Я вот думаю, как помочь-то тебе? Есть у меня одна мыслишка, только не знаю, будет ли от нее толк. Знаю я одного мужичка, он истопником в Кремле служил, сказывал, в самих царских палатах печи топил. Может, и врал, конечно, больно зелено вино любит. Так он, стало быть, чего-то по пьяни учинил, его из Кремля-то и выгнали. Кнутом на площади, как полагается, высекли и прогнали. С тех пор он и вовсе спился, все, что было пропил. На правеж водили, да толку-то что? Теперь Христа ради побирается да шляется по кабакам. Он за стопку все тайны Кремлевские расскажет, только вот найти его надо. Я давненько Фролку-то не видал, может уж помер — пропойцы долго не живут. Денька через два найди меня, а я к тому времени разузнаю, где он обретается.

— Спасибо, тебе, Малой! — Алексею плохо верилось, что какой-то пьяница может знать что-то полезное, но Демиду он был искренне благодарен. Приятно в чужом мире встретить человека, готового тебе помочь. — Только не пойму я, тебе-то зачем в это ввязываться. Дело, ведь, небезопасное.