Либерия

Оставшись совершенно голым, я проглотил водку и швырнул кружку на пол. Зараженные моим воодушевлением, все дружно заорали и стали сбрасывать с себя одежду. Это было похоже на массовое помешательство. Распевая хором "Ведь была, как Буратино, я когда-то молода!", мы бесновались в этой бетонной комнате, как стая обезумевших орангутангов: метались из стороны в сторону со звериными воплями, бегали по кругу, прыгали на стены, кувыркались, стояли на голове, истошно орали в окно. Толик вскочил на подоконник и бегал по нему, ежесекундно рискуя свалиться вниз.

Всеобщему веселью не поддался только Дед — студент откуда-то из России, получивший это прозвище за рыжую бороду и тяжеловесную серьезность. Смертельно пьяный, он лежал на кровати с суровым видом и громко повторял:

— Успокойтесь вы! Успокойтесь, я сказал! Че вы, как пидоры, голышом бегаете?

— Лучше быть пидором, чем быдлом! — крикнул Миша, пробегая мимо.

— Че ты сказал? — Дед, угрожающе сдвинув брови, попытался подняться с кровати, но завалился на спину. — Считаю это оскорблением и требую сатисфакции!

— К тебе лично это не относится, Дедуля! — крикнул Миша и чмокнул Деда в лоб.

— Тьфу ты! Да отвали же! — ворчал Дед, отпихивая Мишу от себя с невольной усмешкой.

Время от времени полтора десятка голых людей выскакивали за дверь и бегали по коридору с криками "Свобода — это я!", приводя в оцепенение вышедших покурить обитателей общаги. Мир был маленьким и послушным. Все было замечательно. Будущее не имело никакого значения.

Здесь, на двенадцатом этаже студенческой общаги, в комнате с рваными обоями будущие менеджеры, дипломаты, переводчики, программисты, инженеры, архитекторы, журналисты и музыканты пока еще говорили на одном языке и хорошо понимали друг друга. А за окном свинцовые тучи медленно наваливались всем своим чудовищным весом на худые пыльные деревья. Серые пятиэтажки торчали из холодной земли, как могильные памятники на сельском кладбище, затерянном среди бескрайних мертвых болот, с надгробными венками из пластмассовых растений и портретами усопших земляков. Мы всего этого не замечали; мы видели только лучи далекого солнца, с трудом пробивающиеся сквозь промозглый туман. Мы были совершенно свободны — свободны говорить и делать все, что захотим, по крайней мере здесь и сейчас, в комнате с рваными обоями, на двенадцатом этаже студенческой общаги.

*******

— Вчера она мне говорит: "Я люблю, когда меня приглашают в рестораны, угощают коктэлями, дарят розы", — жаловался Шурик.

— Тьфу ты, — прямо перекосило Мишу. — Рестораны и "коктэли" — это еще ладно, но розами ты меня вообще добил.

— А где я денег-то возьму на рестораны и розы, если у меня даже на сигареты не хватает? — недоуменно развел руками Шурик.

— Да шалава она, шалава, — осуждающе качал головой Миша.

— Да нормальная она девушка! — убеждал Шурика Андрей. — В смысле, где ты другую-то найдешь?

— Вот именно! — согласился Миша. — В смысле, где ты их вообще находишь?

— Ты, Миша, ничего не понимаешь в любви, — заявил Шурик и повернулся к парням, которые шли в коридор, предусмотрительно придерживаясь руками за стены: — Э, ребята, вы курить? Я с вами.

— Тебя опять вчера из деканата искали, — сказал Спаниэлю Батыр, студент из Туркменистана. — Ты когда последний раз на пары-то ходил?

— Месяца два назад. А что там делать? Что мне надо, я и в интернете почитаю.

— А зачем же ты в вуз тогда поступал? — допытывался Батыр.

— Не помню, — подумав немного, пожал плечами Спаниэль. — Давно это было.

— Ты меня, брат, прости, но этот ваш беларусский — это не язык вообще, — говорил Дед заплетающимся языком, лежа на кровати.

— Цiкава, цiкава. А што ж тады? — спрашивал его парень в майке с надписью CUBA LIBRE и стильных солнцезащитных очках.

— Диалект русского, вот что.

— Сапраўды? А мне здаецца, што наадварот, руская мова — гэта дыялект беларускай мовы, — усмехнулся парень в очках, наливая Деду и себе еще водки.

— Белоруссия — это исконно русские земли, — развивал свою мысль Дед, грозно тараща глаза.

— А можа, гэта Расея — спрадвечна беларуская зямля? — пожал плечами парень в темных очках, протягивая собеседнику стакан с водкой.

— Слушай, Дед, а ты чего не бреешься-то? — спросил Спаниэль; он курил, сидя на подоконнике, и время от времени смачно сплевывал в окно, пытаясь попасть в каркавших где-то внизу ворон.

— Там, откуда я родом, мужик без бороды, типа, и не мужик вовсе, — внушительно ответил Дед, ласково поглаживая пятерней спутанные заросли на лице.

— Ты чего, из Талибана родом? — поинтересовался Спаниэль, поглаживая свой разноцветный ирокез.

— Считаю это заявление оскорбительным и требую сатисфакции! — угрожающе произнес Дед, попытавшись встать и тут же завалившись обратно на кровать.

— Да лежи, не вставай. Нету у меня никакой сатисфакции, — добродушно ответил Спаниэль. — Не обижайся. Я просто хотел узнать, имеет ли твоя борода какие-либо мировоззренческие, этнические либо культурологические предпосылки, обуславливающие ее существование, или же тебе просто за пьянками бриться лень.