Именно чувством стыда за совершённый мною проступок и было продиктовано то, что последовавшие двое суток нахождения нас, оставшихся в полном одиночестве в карантинной секции, я безропотно выносил всю его безудержную болтовню. Джордж представлял собою яркий образчик несдержанного на язык обладателя ассоциативного мышления. Любая незначительная мелочь или ненароком оброненное слово порождали в нём бурную словесную реакцию. Он имел кипу разнообразных историй на каждый случай жизни. Все его рассказы, в которых либо он сам либо его знакомые принимали самое что ни на есть непосредственное участие, представляли собой долгие затянутые повествования насыщенные обильными подробностями и совершенно ненужными деталями. Количество действующих лиц в его рассказах зашкаливало за любые разумные рамки и приложи я специально все свои усилия, то всё равно не смог бы запомнить из них и половины. Зачастую начав разматывать нить одного своего рассказа, он отвлекался на случайно затронутый в нём случай или постороннюю тему и позабыв о необходимости закончить прежнюю историю увлечённо принимался рассказывать новую. В итоге все затронутые им сюжетные линии пересекались, смешивались и наслаивались друг на друга, превращаясь в спутанный клубок с мохрящимися во все стороны нитями историй, не имеющими ни конца, ни начала. Эта особенность снижала его ценность как рассказчика до нуля, но сам Джордж считал себя нескучным собеседником. Под конец третьих суток нашего с ним неразлучного пребывания я научился отключаться от него, как от шума, издаваемого работающим в комнате в качестве фона визора.
Моим спасителем оказался присланный за мной в качестве гонца от мистера Хона щуплый мальчишка лет двенадцати, не старше. Ростом он был мне почти по плечо. Исходя из его несуразной, непропорционально вытянутой фигуры я сделал вывод что большую часть своей жизни он провёл в условиях невесомости или при очень слабой гравитации. В сердце метрополии мне редко доводилось встречать таких как он, зная о них лишь понаслышке, как о биче нищих окраинных миров. Стандартные пол g включённые на станции, были для него нелёгким испытанием и весь наш путь он то и дело пыхтел от нагрузки вынуждено сбавляя шаг. Несмотря на неумолимую тяжесть переносимого им испытания, он имел весёлое детское лицо и живые подвижные глаза в которых читался неподдельный интерес к моей персоне. Казалось ещё немного и с его губ сорвётся какой-нибудь вопрос, что в свою очередь позволит и мне немного расспросить его, но сдерживая себя он за всю дорогу так и не проронил ни слова, а стало быть молчал и я.
На этот раз мистер Хон принял меня один. С моим приходом он поднялся из-за своего обширного рабочего стола и прошёл мне навстречу. Сердечно с неизменной улыбкой поприветствовав меня на уни и пожав мою руку он не стал возвращаться в своё кресло, а занял обычный гостевой стул знаком указав чтобы я присаживался рядом. Занимая предложенное место, я напомнил себе про то, что постоянная приветливость зачастую спутник полного равнодушия.
- Как ты отдохнул, сынок?
- Спасибо мистер Хон, хороший отдых и хорошая еда то чего мне так недоставало долгое время.
- Рад слышать, что тебе у нас нравится, поэтому спрошу не пожелаешь ли ты к нам присоединиться?
- Пожелай я этого чего бы я получил взамен, мистер Хон?
Старик улыбнулся ещё шире, отчего его узкие словно прищуренные глаза сделались ещё уже и хитрее.
- Ты нравишься мне сынок. Ты хочешь получить от жизни всё, желаешь опять летать, мстить своим врагам, вернуть утраченное и я готов тебе в этом помочь. Ты получишь боевой корабль, надёжных товарищей, крепкий тыл и достойную оплату своих умений. Это твой единственный шанс, и никто во всей Вселенной не даст тебе больше чем предлагаю я. Тебе нравится моё предложение?
- Да, мистер Хон. Мне следует прочитать весь контракт? Возможно имеются ещё какие-то пункты, которые мне следует учесть. Знаете ли, я первый раз вербуюсь в пираты и ещё не до конца знаком со всеми правилами, а потому не знаю надо ли мне приносить клятву верности или скреплять наш договор кровью? Возможно мне следует... - не договорив я осёкся, поняв, что чересчур переусердствовал и сказал лишнего. Улыбка не сошла с лица мистера Хона, однако утончившаяся линия его рта и холодный прищур глаз явственно давали понять, что в этот раз он не разделяет моё чувство юмора. Как всё-таки быстро закончилось наше неформальное общение.
- Простите, мистер Хон. - и я замолчал, потупив взгляд.
Он долго молчал в ответ, а я всё не решался поднять глаз. Убедившись, что я в достаточной мере осознал свой проступок мистер Хон продолжил: