Либретто

– Мир, – спокойно произнес Иса, – это наивысшее счастье для старика. Старость, проведённая в мире и покое, в окружении любимых и любящих и родных людей: супруги, детей, а затем детей их детей и детей их детей… А потом тихая смерть в своей постели. Но я лишился этой возможности. Мне 62 года, и я потерял любимую дочь на этой войне. За геройство немногих – страдание миллионов, это слишком большая цена. Но я заплатил… Не видел я ничего плохого в земледелии и поедании собственных плодов со своего огорода, не видел я ничего плохого, когда работали заводы и фабрики и наш город процветал. Он не был разрушен до основания, не был залит кровью покалено, не был городом–призраком. И я рад был ходить на работу и мечтал об отдыхе. А сейчас? Что есть сейчас у ВАС? То, что началось вот так, – Иса махнул рукой в сторону окна, – так и закончится. А, может, не закончится никогда… Я заплатил своим ребёнком, и я тебе ничего не должен и не боюсь тебя, понял? – он, с ненавистью прищурившись, подался туловищем слегка вперёд и сглотнул накатившие слёзы.

– Сказать по правде, – прервал его Алхазур, – чешется у меня рука пристрелить тебя, старик. Но я тебя уважаю. Что-то есть в тебе из…прошлого, из старины. Наверное, ты просто похож на моего, выжившего из ума, трусливого старика.

Вадим лежал на улице под крыльцом и наблюдал двух боевиков. Они о чём-то говорили на своём, временами весело смеялись… Один из них зашёл отлить за крыльцо и его моча, просачиваясь чрез доски, попадала на Вадима – на его автомат, майку и лицо. Вадим стиснул зубы и терпел. Он понимал, что должен стерпеть. Если в доме тишина, значит, ребята тоже спрятались и ещё есть шанс на то, чтобы выбраться отсюда живыми. В доме тишина… «Надо ждать», – подумал Вадим.

Боевики допивали третью бутылку. Серёга лежал под кроватью и через узкую щель не плотно прикрытой занавески мог видеть край стола и главаря боевиков. Граната в его правой руке отмокла от пота, а кисть и пальцы онемели от слишком долгого и судорожного сжимания…

Девочка в руках Данилы мучительно пыталась сдержать кашель. Её тело сокращалось раз за разом и это создавало реальную опасность. Данила устал стоять и весь затек, он, что было сил, зажал девчонке рот левой ладошкой, а в правой теперь держал нож. Она слушалась, но переставала контролировать себя, особенно тогда, когда Данила решил зажать ей нос. Теперь она вовсе не могла дышать и едва заметно начинала извиваться в его смертельных объятиях, но он не мог остановиться, не мог ослабить хватку. Он даже не понимал, что вместе со ртом, он ей зажал ещё и нос. Данила оцепенел. Мысль зарезать её не появлялась в его голове, хотя нож он держал в руках именно на тот случай, когда всё пойдет «не так» и это был как раз тот случай, но он просто душил её…

– Значит, – нетрезвым голосом произнес боевик, – в доме только ты и старуха?

– Да… – ответил Иса.

В этот момент девочка пискнула и, сорвав руку Данилы с губ, громко и жадно заглотила ртом воздух … В гробовой тишине избы это было словно гром. Боевики все, как один, вздрогнули и повскакивали со своих мест, а Серёга – «металлист», наконец, швырнул ненавистную гранату в кухню. Раздался мощный взрыв, проглотив несколько человеческих воплей, и свет погас.

Вадим двумя выстрелами через деревянное крыльцо уложил боевиков, бежавших с улицы в дом, чтобы проверить, что случилось. Он выкатился из-под крыльца и сделал в лежащих боевиков «контрольные» в голову, а затем медленно двинулся в темноту сеней, за которой остервенело строчил пулемёт.

Пулеметчик, что оставался в сенях, после взрыва на кухне ринулся внутрь и начал палить в темноте из своего ПК во все стороны, буквально превращая дом в решето. Не переставая стрелять, он зажег фонарик у себя на плече: печь была разрушена – в темноте он по ошибке не той стороне дома «уделил» внимание. Не перестающий «говорить» пулемет, перенес свой огонь в спальню по стенам, шкафу и кровати, в которой старуха была мертва еще до того, как пулемётчик включил свой фонарь.

Пулемёт замолк… Боевик глубоко дышал, но лишь какой-то миг – Вадим в упор выстрелил ему в затылок, и тот с грохотом упал на пол.

Данила стоял сам не свой в шкафу и держал мёртвого ребёнка в руках. Прикрывшись им, он не «прогадал» – пулемётная очередь буквально прошила её в районе живота и груди. Пули прошли на сквозь, но бронежилет задержал их: Данила почувствовал только сильные удары по себе в тех местах, где пули прошли сквозь плоть Амины. Он ещё не знал, цел ли был он сам – он держал мёртвую девочку на руках, а её кровь капала ему на берцы и эти капли били по барабанным перепонкам, словно в колокол: «бом-бом-бом».

Данила ногой распахнул двери шкафа и вышел: воздух в доме после душного шкафа показался ему ледяным… Вадим светил на него фонариком боевика, Серёга закопошился и показал голову из-под кровати. Вадим посветил на него и подал руку:

– Вставай!..