Личная терапия

К тому же, сколько бы ни говорили сейчас о «постиндустриальном сознании», рожденным новым тысячелетием, об освобождении женщин, о разрушении догматической «тотальной тирании семьи» (мне не раз приходилось читать статьи на данные темы), все же ценности «традиционной морали», то есть тех «вечных правил», которыми женщина подсознательно руководствуется, по-прежнему существуют. Они никуда из нашей реальности не исчезли. Этот канон непрерывно транслируется самой жизнью. И сколь бы успешно женщина ни проявила себя в деятельностной или интеллектуальной сфере, без семьи, без детей, без мужа, она все-таки чувствует свою определенную недостаточность. Я нужен Марите Сергеевне, чтобы заполнить эту удручающую пустоту. Причем, перспективы у меня здесь не слишком хорошие. Как человек, сделавший себя сам, Марита Сергеевна не привыкла считаться с теми, кто от нее хоть сколько-нибудь зависит. Это сразу же чувствуется по ее командным повадкам. А поскольку зарабатывает она, естественно, намного больше меня, и, судя по всему, это положение в ближайшем будущем вряд ли изменится – разве что мне переквалифицироваться в какого-нибудь экстрасенса – то довольно скоро я окажусь у нее мальчиком на побегушках. Она сама не заметит, как начнет на меня покрикивать. Отсюда – неизбежный конфликт; отсюда – тягостные попытки урегулировать распадающиеся отношения. Попытки, которые заведомо обречены на провал. Мариту Сергеевну не переделаешь. Во всяком случае, это потребует такого количества сил, которого у меня просто нет. В общем, данный вариант совершенно бесплоден.

Еще меньше я обольщаюсь насчет успеха у Гели. Здесь ведь та же самая персонификация смысла в определенном мужчине. Только у Гели это усиливается, во-первых, возрастными переживаниями, сейчас достаточно острыми, а во-вторых, личным кризисом, выход из которого она, как и всякая женщина, ищет в новой любви. Прогноз здесь тоже крайне неблагоприятен. Геля уже «проснулась». У нее вновь появилось внутреннее желание жить. Об этом свидетельствуют хотя бы те «горячие» интонации, что окрашивают ее голос; ее нынешняя эмоциональность, нервность, ее обида, разочарование. Не самые, разумеется, приятные чувства для человека, но по крайней мере – не безразличие прежнего «механического» существования. Смею надеяться, что я действительно внес сюда определенную лепту. Конечно, Геля, скорее всего, очнулась бы от беспамятства и без моей доморощенной терапии, просто под напором тех жизненных сил, которых в молодости – всегда избыток, но с другой стороны, вовсе не исключено, что как бы ни было «приземлено» и тривиально наше общение, именно благодаря ему, возможно, удалось избежать некоторых неприятных эксцессов. Впрочем, сейчас это не важно. Важно другое: если Геля каким бы то ни было образом и дальше будет со мной, все равно в каком качестве, это значения не имеет, то дистанция между нами, которая и образовывает нынешний «фокус эмоций», неизбежно, вопреки всякой разнице в возрасте, начнет уменьшаться. Через какое-то время она исчезнет совсем, и Геля с изумлением обнаружит некие странные вещи: что «врача», оказывается, еще самого нужно лечить, а «учитель» беспомощен и сам пребывает в растерянности перед жизнью. Для нее это будет сильнейшим разочарованием. Геле со мной станет просто не интересно. Наступит период «крушения авторитетов», в юности протекающий особенно бурно, и от прежнего уважения и влюбленности ничего не останется. Хорошо еще, если это преобразуется в спокойное равнодушие, с каким Геля станет ко мне относится, а если – в ненависть, в гнев, во вспышки не контролируемой обиды, как это происходит у Вероники? Во что тогда превратится наше общение? Нет-нет, ни за что, я совершенно не желаю испытывать это еще раз.