Он положил на диван раскрытый чемодан, стал шарить в шкафу, выбирая вещи, которые можно сдать в комиссионный магазин, комиссионка как раз по дороге, на Проспекте Мира. Три чуть поношенных свитера, блузки, кофта из ангоры с цветами, французское демисезонное пальто с накладными карманами и воротником стоечкой. Он постоял в раздумье, место в чемодане еще оставалось, нагнулся и выбрал две пары туфель, одни лодочки с лаковым верхом, другие — модерновые, на танкетке из грубой кожи, с множеством медных заклепок. Мечта любой модницы, у которой есть джинсы.
Через полчаса он спустился вниз, мысленно умоляя создателя, чтобы тот избавил его от встречи с соседками, но едва открыл дверь и шагнул за порог подъезда, встретился глазами с Варварой Ивановной, женой отставного генерала КГБ и другой женщиной помоложе, вдовой генерала из Генштаба. Машина Разина стояла здесь же, у подъезда. По привычке, инстинктивно усвоенной после кончины жены, он сделал скорбное лицо, поздоровался, женщины выдержали паузу, переглянулись и ответили на приветствие. Он открывал багажник, спиной чувствуя их взгляды.
— Давайте я чемодан подержу, — Варвара Ивановна шагнула вперед. — Вам ведь неудобно. Вы переезжаете куда-то?
— Нет, просто вещи перевожу.
— А-а-а… Вон оно как. Вещи… Ну, бог в помощь.
Он открыл багажник, полный инструмента и ветоши, и решил пристроить вещи в салоне. Он подумал, что Варвара сейчас спросит про тестя, почему здесь долго не показывается, ведь это его квартира. И она действительно вспомнила тестя, сказала, что тут все по нему скучают, ждут обратно. Каждый раз соседки почему-то вспоминают тестя, будто у них с ним какие-то особые близкие отношения.
По дороге разошелся дождь, зарядивший еще с ночи, в такое время хорошо бы посидеть дома, но Разин ехал хлопотать о надгробье для покойной жены. Контора Мосмраморфото, занимавшаяся распиловкой гранита и мрамора, созданием крестов, могильных плит и цветников, находилась далеко за кольцевой дорогой, в такой местности, куда и в хорошую погоду на машине лучше не соваться. Но в этот день удача сопутствовала Разину, он благополучно проехал по разбитому асфальтовому шоссе, взял налево по обочине, где не было жидкой грязи и прорвался через самые опасные места. Он не первый раз ездил сюда и знал, что и как.
Он свернул с грунтовки и поехал вверх по темной прошлогодней траве, через кусты чертополоха, потом сделал крюк и посуху сзади подъехал к конторе. Разин давно усвоил: если хочешь попасть к начальнику, который принимает редко и по записи, выбирай плохую погоду. Дом был двухэтажным, кособоким, потемневшим от старости и бесконечных дождей. В стороне на взгорке торчали две каменные глыбы, за ними длинные дощатые постройки, что-то вроде сараев, ветер доносил визг дисковой пилы.
У крыльца стоял «уазик» и «волга» начальника конторы. Разин в три прыжка достиг крыльца, остановившись под навесом. За спиной хлопнула дверная пружина, Разин, никого не встретив, поднялся на второй этаж, толкнул дверь приемной и втиснулся в комнатку, вмещавшую шкаф, два кресла, горшок герани и письменный стол. Секретарша, миниатюрная женщина лет сорока, подняла глаза от пишущей машинки, улыбнулась, но не успела и слова сказать, Разин толкнул плечом директорскую дверь и закрыл ее за собой.
За столом сидел здоровый дядька с красным обветренным лицом, в еще не просохшем плаще. Видимо, заглянул ненадолго. Разин уже знал, что в конторе сменился руководитель, но видел этого человека впервые и сразу решил, что в жизни перемен много, и к добру, и к худу, но эта перемена — точно к худу. Он представился, сказал, что приехал посмотреть на гранит для надгробья, его обещали привезти. Хозяин кабинета усмехнулся каким-то своим мыслям, не поднимаясь, протянул огромную красную, будто сваренную в кипятке, ручищу. Кивнул на свободный стул, сказал, что он новый директор конторы Бакланов Серафим Юрьевич, и попросил зажечь свет.
Разин сел и повторил, что он полтора месяца назад уже привозил письмо из министерства Внешней торговли, а сейчас, как договаривались, приехал посмотреть камень для надгробья. Бакланов отвернулся к окну и нахмурился.
— Значит, у тебя жена…
— Совсем молодая, — кивнул Разин.
— Понимаю, люди с радости сюда не приходят. Вот и ты тоже…
Появилась пачка «Столичных», над столом повисло облако табачного дыма, затянувшись, Бакланов разогнал дым ладонью. Кажется, он всех на свете называл на «ты».
— Кстати, у меня не так давно тоже жена умерла, Алевтина. Да, в рассвете сил. Красавица… Только вспомню, — и слезы на глазах. Вот так. И после ее кончины я с письмами не бегал по инстанциям. Чего просить? Вторую жизнь? Не дадут, а больше ничего не нужно. Погибла и не вернешь… Такие пироги, дорогой товарищ.
Бакланов говорил как-то бойко, весело, будто это прискорбное событие, кончина жены, его чем-то забавляло. Он привстал, протянул руку, достал с дальней открытой полки скоросшиватель и стал шелестеть бумагами.