Личная жизнь женщины-кошки

– Вот как Вера выглядела тогда, – сказал он, протягивая фотографию следователю. – А сейчас не знаю. Она приходила ко мне под видом сотрудницы из отдела продаж и выглядела неузнаваемо. Ну а сегодня в дверном глазке я увидел Фаину. Поэтому и открыл дверь, собственно. Еще удивился, чего это она звонит в дверь, когда у нее есть ключи, но решил, что она их потеряла.

– Это так на меня похоже! – обиженно пробормотала я. Игорь только виновато пожал плечами.

Следователь посмотрел на фотографию и отдал ее обратно Игорю. Я пыталась вспомнить, что это могла быть за фотография, я ведь просмотрела этот альбом совсем недавно, но сейчас я не смогла вспомнить никого, хоть отдаленно напоминающего эту Веру, ее темные, больные глаза. Но вот Игорь протягивает мне снимок, и я вижу ее, но не узнаю. Вера Турчинова стоит там, в больнице, в коридоре, неподалеку от группы врачей в белых халатах. Я не обратила тогда на нее внимания. Невысокая, худая, тоже в белом, но не в халате, а в платье, темные волосы собраны в неаккуратный хвост, черные несчастные глаза, осунувшееся, изможденное лицо. На вид ей на снимке было лет сорок пять, не меньше. Что-то потустороннее читалось в ее взгляде, словно каждый день она видит то, чего не видит никто другой. Мир, полный чудовищ.

– Не узнать! – ахнула я. – Что же с ней будет?!

– А тебя это волнует? – хмыкнул Юрка, но Игорь посмотрел на него, словно молча просил заткнуться. Черствость – фирменный знак качества у журналистов.

– Думаю, теперь ее положат в другую больницу, – грустно сказал Игорь. – Конечно, теперь Вера стала опасной, и ее не смогут оставить в обычной палате. Я знаю, как это происходит в таких случаях. Я работал с пациентами на принудительном лечении. Основная цель этого так называемого лечения – обеспечить безопасность общества. Это совсем другая история.

– Так ее не будут судить?

– Тут Вера была права, – заметил Игорь. – Судить ее не будут, она недееспособна.

– А по виду и не скажешь, – возмутился Юра.

– Вот почему люди сходят с ума?! – спросила я, с ужасом представляя себе ту больницу, в которую отправляют людей, представляющих угрозу для общества.

– А ты считаешь, эта женщина должна и дальше гулять на свободе, что ли? – спросил Юра.

– Я считаю, что мир ужасно несправедливое и грустное место.

– Это точно, – согласился Игорь. Следователь дописал протокол, мы расписались в нем, ответили на несколько дополнительных вопросов от Юры – он, кажется, был просто счастлив, что идея с интервью трансформировалась в репортаж с места событий.

– Но знаешь, Фая, – прошептал Игорь, наклоняясь ко мне, когда мы все уже стояли в коридоре. – Когда в моем мире вдруг появляются женщины с синяками под глазами, все становится совсем не так уж плохо.

– Он что, уже тебя бил? – возмутился Юра, натягивая ветровку. Молчанов встал в свою любимую позу – руки в боки – и посмотрел мне в глаза. – Ты только скажи, и мы это тоже дадим в эфир!

– Хватит с тебя, – бросила я. Мы с Игорем переглянулись и рассмеялись. Потом все ушли, а мы заварили чай и принялись пить его с тортиком, который так кстати нашелся в холодильнике, Игорь купил его, чтобы кормить им Вовку на выходных, но племянник не приезжал. Я вспомнила про Вовку и тут же про маму, Лизу и про Сережу тоже. Я встрепенулась и побежала звонить. Я рассказала урезанную, облегченную версию того, что случилось, ибо вовсе не хотела, чтобы мама снова узнавала о моей судьбе из телевизионных новостей. А, зная моего бывшего, понимала: новость выйдет «жареной».

Глава 18 Мужчины – это такие люди, которые не женщины (из виртуального)

Я думала, что никогда не приду в себя после этого кошмара, что со мной произойдет нечто похожее на то, что свело с ума в свое время Веру Турчинову, несчастную пациентку моего Апреля. Я думала, что воспоминания не отпустят меня, станут трансформироваться во что-то, получая власть надо мной, и мне будет страшно ходить по улицам, приходить на работу, смотреть в глаза незнакомым людям, говорить о том, что случилось. Я боялась, что стану просыпаться по ночам в промокшей от пота ночной сорочке, со слезами на глазах, а кошмары будут преследовать меня, и что мне тоже будет казаться, будто воздуха стало слишком мало.

Но я спала безо всяких сорочек, совершенно голая, рядом с моим Апрелем, как дитя.

Психика – гибкая штука, и для большинства нормальных людей нет такого предела, после которого она не может восстановиться, по крайней мере до определенных пределов. Игорь смеялся, говоря, что меньше всего я похожа на нормального человека, однако то, что я все еще не убежала из его дома и от него самого, показывает, насколько крепкая у меня психика. Я возражала, что это не психика крепкая, а я – глупая женщина. Наивная Золушка, которая все прибирает в доме мачехи.

– Такая мы с тобой парочка, – смеялся Игорь. – Золушка из Физтеха и Принц с дипломом психиатра. Пополним коллекцию странных сказок твоего отца.