Личник

– Да посмотрел на соверен и подумал о том, что господин Плеханов в семьдесят шестом году был отчислен из Петербургского горного института за невзнос платы за обучение. Потом, нигде не работая, как-то ещё четыре года жил в России, занимаясь революционными делами, на какие-то деньги смог уехать в Швейцарию. И вот уже тринадцать лет живёт там припеваючи, закончив Сорбонну и Женевский университет. На Петербургский денег не было, а там на два университета хватило. Извините, Владимир Александрович, накатило, и просто не удержался от вопроса.

Савельев задумчиво посмотрел на меня, хмыкнул и с какой-то вопросительной интонацией произнёс:

– Но он же там труды переводит, издаёт свои работы.

– Владимир Александрович, это до поступления в университеты или после? Первый том «Капитала» Маркса был издан тиражом всего в тысячу экземпляров и на деньги Энгельса. Но это серьёзный труд по политической экономии. Каким тиражом надо напечатать труд Плеханова с его рассуждениями о движущей силе революции в России, чтобы книга окупилась? По мне, так издателю ещё и приплатить надо, чтобы кто-то решился это напечатать.

– Тимофей Васильевич, давайте не будем отвлекаться, хотя тема денег у революционеров сама по себе очень интересна, – Савельев мотнул головой и снова хмыкнул. – Но вернёмся к нашему делу.

Я согласно кивнул головой, делая очередной глоток чая. Кажется, начал согреваться.

– Около пяти месяцев назад господин Аксельрод в одном из пансионатов в Альпах представил Белкову товарищей Ивана, Петра и Николая, а также товарища Степана, который и руководил подготовкой покушения на цесаревича. Иван, Пётр и Николай уехали из пансионата на три недели раньше, а Сергей Иванович, или товарищ Корней, направился следом за ними на Дальний Восток по маршруту Марсель – Порт-Саид, где была осуществлена пересадка на российский пароход, идущий во Владивосток. На чём и как прибыли трое других товарищей на Дальний Восток, он не знает.

– И что же подвигло Белкова принять участие в покушении? Он что, не понимал, что это для него смертный приговор? – вновь перебил я Савельева.

– С его слов, Тимофей Васильевич, когда он познакомился с товарищем Степаном и товарищем Иваном, то понял, что обратной дороги нет. Это были настоящие фанатики террора. Если бы он отказался после того, как узнал, что им придётся сделать, то его, вернее всего, убрали бы свои же.

Я недоверчиво хмыкнул, хотя и подумал про себя, что такое было бы возможным.

– Тимофей Васильевич, я думаю, так и было бы. Из показаний Белкова я понял, что в эту боевую группу вошли как бы два поколения революционеров. Первое – молодёжь, это Белков и товарищ Николай. Последний должен был бросать бомбу в цесаревича. В общем, расходный материал. Товарищ Пётр – вы правильно тогда определили роли – был химиком, который должен был изготовить бомбы. А товарищ Иван его охранял. Эти товарищи, как и товарищ Степан, из первого поколения революционеров-народовольцев. По показаниям Сергея Ивановича, все в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет. Имели отличные навыки по конспирации, изготовлению бомб, жизни на нелегальном положении. Все знали несколько языков, уверенно владели оружием. По стрельбе из винтовки Белкова натаскивал товарищ Иван. По его мнению, Иван из бывших офицеров. Также хорошо владел револьвером и кинжалом.

Савельев замолк и сделал пару глотков уже почти остывшего чая, после чего продолжил:

– Я помнил о вашей просьбе выяснить причину, из-за которой была убита Дарья Ивановна. Из всех допросов Белкова на эту тему у меня сложилась следующая гипотеза, верная или нет, не скажу. Подтвердить её теперь некому, – штабс-ротмистр допил остатки чая и, отставив стакан в сторону от себя, решительно произнес: – Тимофей Васильевич, вы слышали о Гесе Гельфман?

– Да, Владимир Александрович. Генерал Черевин во время обучения давал мне для ознакомления материалы дела первомартовцев. Её приговорили к смертной казни, но из-за беременности та была отсрочена. А после родов Гельфман умерла от родильной горячки в тюрьме.

– Если кратко, то всё верно. На суде так до конца и не было установлено, чьей гражданской женой была Геся Гельфман, то ли Саблина, то ли Колодкевича. Один застрелился при задержании. Второй уморил себя голодом в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Родившаяся дочь умерла через несколько месяцев. К чему я вам всё это рассказываю, Тимофей Васильевич, – штабс-ротмистр пожевал губами, как это он всегда делал, когда был взволнован. – У Колодкевича, насколько я помню, был родной брат Иван Николаевич. И, по-моему, он и был товарищем Иваном. Такие выводы я сделал из нескольких фраз Ивана, о которых рассказал Белков.

– Владимир Александрович, получается, что убийство Дарьи было местью мне? – я удивлённо посмотрел на Савельева. – Как-то я мелковат для мести революционеров, которые нацелились на цесаревича!