Личное дело (сборник)

Сложный «акцент» проник и в прозу Конрада. Культивируемая писателем «английскость» была одним из уровней языкового палимпсеста, о чем свидетельствует обилие галлицизмов и полонизмов. Так, в повести «Негр с „Нарцисса“» главный герой – чернокожий моряк – говорит лондонскому проходимцу: «Не надо фамильярничать, мы с тобой свиней не пасли», – цитируя польскую пословицу. От французской прозы Конраду достался сложный синтаксис, плавный ритм, изысканная витиеватость изложения. Даже в лучших произведениях Конрада критики обнаруживают избыточную риторику и мелодраматизм, которые рассеивают внимание и вызывают в читателях, чувствительных к рациональному использованию языка, даже некоторое раздражение. Когда поляк приспосабливает достижения французской беллетристики к английской литературе, чтобы переработать и изложить свой неповторимый опыт, трудности неизбежны, но важно помнить, что это – эксперимент, который до сих пор никто не смог повторить.

Обилие прилагательных и сложный синтаксис имеют еще один аспект: Конрад использует их, чтобы замедлить действие, подчеркнуть важность происходящего, чтобы, продравшись сквозь очередной пассаж, читатель в процессе осмысления поднял от книги глаза и невидящим взором уставился в воображаемую картину – будь то пейзаж, портрет или батальная сцена. Такой опыт медленного чтения доступен сегодня, к сожалению, немногим. Конрад называл современную ему прозу imaginative literature, и обилие эпитетов – это еще и дотошное желание воспроизвести картину ровно такой, какой она рисуется в памяти или воображении. Поэтому если в ней присутствует полыхающий закат, закат будет полыхать всеми оттенками, отражаясь во всех поверхностях, и т. п. В конце концов, сетовать на многословность Конрада – это все равно что жаловаться на обилие точек на полотне пуантилиста.

Разумеется, такие особенности открывали перед нами, переводчиками, еще один уровень сложности, и преодолеть его, помимо вдумчивого чтения, помогали подробные обсуждения и экскурсы в историю автора и описываемых им событий.

То плутая, то снова выходя на верную, как нам казалось, дорогу, мы старались донести до русского читателя тот голос, о котором Т.Э. Лоуренс (известный как Аравийский) писал: «Хотел бы я знать, как он добивается, чтобы каждый параграф (а вы заметили, что он почти всегда пишет параграфами, а не предложениями), подобно колоколу, оставлял после себя долгие звуковые волны. Источник этого звука не в привычном прозаическом ритме, он будто бы существует только в его голове». Это цитата из письма 1920 года, когда Конрад, уже признанный английский писатель, взялся осваивать новый, еще более универсальный язык.

Конрад и кинематограф

Для киноманов Конрад остается автором повести, вдохновившей Фрэнсиса Форда Копполу на «Апокалипсис сегодня». При этом на сайте IMDB.com значится семьдесят девять фильмов, снятых по его произведениям, – это больше, чем у его современников-модернистов Пруста, Джойса и Вирджинии Вулф вместе взятых. Даже из нашего скромного сборника экранизировано два рассказа [56]. Среди ставивших Конрада режиссеров – Хичкок, Вайда, Ридли Скотт. Истории экранизаций Конрада, кинематографическим свойствам его прозы и сложностям, с которыми сталкиваются адаптаторы, посвящено множество статей и несколько толковых книг [57]. Здесь мы остановимся на главных вехах кинокарьеры Конрада, которая началась еще при его жизни.

Опубликованный в 1915 году роман «Победа» сделал немолодого уже писателя популярным по обе стороны Атлантики, и вскоре Конрад обратил на себя внимание американских кинопродюсеров. После недолгих переговоров агент Конрада – Джеймс Б. Пинкер – уступил компании Famous Players-Lasky (предтеча Paramount) права на экранизацию четырех его произведений (в том числе «Победы») за 22 500 долларов. Покупательная способность доллара была, разумеется, другая, однако Голливуд, как и сегодня, находился в непрерывном поиске «хорошей истории», а продажа прав, как и сегодня, приносила литераторам более устойчивое благополучие. Получив за проделанную работу сумму, значительно превышающую годовой доход, Конрад немедленно приобретает «кадиллак», а к осени снимает недалеко от Кентербери более просторный дом, ставший его последней резиденцией.