Личное дело.Три дня и вся жизнь

В соответствии с указаниями Степанкова в очередном постановлении о привлечении в качестве обвиняемых наша вина уже квалифицировалась как измена Родине в форме заговора с целью захвата власти. Таким образом, после мучительных поисков формулу обвинения наконец-то «приспособили» к действующему законодательству. Хотя натянутость была совершенно очевидна и наши действия никоим образом не подпадали под предъявленное обвинение, следствие формально соблюло видимость правового подхода и «нашло» законодательное обоснование привлечения нас к уголовной ответственности.

Обвиняемым было также сообщено, что в соответствии с нашим ходатайством к уголовному делу приобщено другое уголовное дело по факту столкновения военнослужащих и гражданских лиц в ночь на 21 августа 1991 года в тоннеле под Калининским проспектом, в результате чего погибли три человека и несколько человек из числа гражданских лиц и военнослужащих были ранены. К 125 томам основного уголовного дела добавилось еще 15 томов. Ознакомление с материалами было продолжено.

Естественно, мы стремились глубоко и всесторонне ознакомиться с ними для того, чтобы основательнее подготовиться к суду. Обвинение было многоплановым, содержало немалое количество эпизодов. Было много натяжек, противоречий, очевидных несовпадений между пунктами обвинения и материалами следствия — все это привносило свои трудности. Помимо прочего, мы чувствовали просто физическую усталость.

В декабре 1992 года Степанков вновь посетил «Матросскую тишину» и вызвал меня на беседу. Не нажимая, поинтересовался, как идет ознакомление, проявив при этом полнейшую осведомленность.

Я сказал, что потребуется еще какое-то время, но затягивать не в моих интересах. Из его слов я уяснил, что он заинтересован в завершении ознакомления с материалами дела и быстрейшем направлении его в суд.

Я сказал также, что готов сделать это немедленно при условии, что будет изменена мера пресечения моим бывшим подчиненным — Плеханову и Генералову и они будут освобождены из-под стражи.

После некоторых раздумий Степанков дал на это согласие. Я обещал, не откладывая, завершить ознакомление с материалами дела.

Итак, сделка состоялась. Вскоре дело было направлено в Военную коллегию Верховного суда Российской Федерации.

Тут мне хотелось бы немного остановиться на отдельных моментах моего пребывания в «Матросской тишине», порядках в ней, небезынтересных во многих отношениях.

В тюрьме большую роль играет начальник этого заведения. Его власть над человеком, оказавшимся под арестом, порой, кажется, не знает границ. Ведь к каждому закону, к каждой норме можно подойти «творчески», в результате условия содержания под стражей можно сделать сносными или, напротив, невыносимыми. Участливым словом, послаблением в режиме, предоставлением возможности получать побольше газет и журналов почти удовлетворяются небольшие потребности лишенного свободы, и для поддержания его морального состояния этого оказывается достаточно.

Содержание в «Матросской тишине» арестованных по делу ГКЧП лиц вынудило Министерство внутренних дел России укрепить руководство следственного изолятора и заменить охрану. В общем-то оно и понятно: такого букета арестованных «Матросская тишина» прежде не знала: вице-президент, премьер-министр, председатель Верховного Совета страны, первый заместитель председателя Совета обороны, министры, другие высокопоставленные государственные и общественно-политические деятели.

Конечно, не заботой об узниках были продиктованы упомянутые меры. Заграждения из мешков с песком в коридорах и на лестничных клетках, гнезда с амбразурами для автоматчиков и пулеметов, БТР во дворе тюрьмы говорили о характере озабоченности властей.

Но тем не менее я хотел бы сказать и другое. Назначение в августе 1991 года начальником «Матросской тишины» подполковника Панчука, в 1993 году ставшего генерал-майором, оказалось неплохим вариантом и для обитателей тюрьмы.

Панчук проявлял беспокойство по поводу здоровья арестованных, и в том числе тех, кто проходил по делу ГКЧП. Достоверно известно, что он сыграл основную роль в освобождении из-под стражи Болдина и Грушко, состояние здоровья которых вызывало серьезные опасения и в условиях тюрьмы могло привести к летальному исходу.

К ноябрю 1991 года пресса стала уделять больше внимания делу ГКЧП, а патриотическая печать забила тревогу по поводу состояния здоровья гэкачепистов.

Панчук как начальник следственного изолятора, естественно, не мог не думать о своей ответственности, поскольку по заведенному правилу в случае каких-либо неприятностей отыгрались бы в первую очередь на нем.