Личности в истории. Россия

«Творчество Скрябина, – писал известный русский философ и общественный деятель Г. Плеханов, – было его временем, выраженным в звуках». Это ярко прослеживается на одном из ранних творений композитора. В 1894–1895 годах он написал опус фортепианных этюдов № 8. Завершал его этюд № 12, ставший как бы своеобразным эпиграфом всего наследия композитора. Написанный в канун ХХ века, он словно предвосхитил и две мировые войны, и взрывы в Нагасаки и Хиросиме, и многие другие события тревожного века. В этюде захватывают неистовство опережающих друг друга звуковых пластов, резкие перепады волевых мелодий. Слушателей не оставляет ощущение, будто не на фортепиано, а на сотнях раскаленных добела наковальнях отчеканена эта музыка.

И когда вскоре после создания этого творения Скрябин впервые выехал на гастроли за рубеж, его концерты в Париже, Брюсселе, Берлине, Амстердаме прошли с триумфальным успехом. Обозреватель французской газеты «Свободная критика» Э. Жорж писал: «Русский композитор Скрябин… в течение двух часов держал… избранную публику под очарованием своей игры».

Правда, общее признание пришло далеко не сразу. Выражение его мыслей, его мироощущения оказалось столь дерзновенным, столь новаторским и нетрадиционным, что вызвало волну протестов и у многих слушателей, и у коллег.

Так, прославленный композитор Сергей Танеев, по воспоминаниям сына Л. Толстого Сергея, сидевшего однажды рядом с ним в концерте, после того как затихли аккорды «Прометея», предвкушая предстоящую радость, воскликнул: «Теперь начнется музыка!» А в другой раз, прослушав фортепианные миниатюры Скрябина, заявил: «Такое ощущение, будто палками меня всего избили». Увы, подобные высказывания были не одиноки. Известный русский композитор А. Аренский, прослушав 2-ю симфонию А. Скрябина, в письме Танееву язвительно писал, что, по его мнению, вместо слова «симфония» в афише надо было бы написать «какофония».

И все же уже в двадцать с лишним лет Скрябин обретает славу и в отечестве, и за рубежом. Композитор Анатолий Лядов приветствовал его новые творения словами: «Появилось новое и великое искусство». Николай Римский-Корсаков о нем писал: «Звезда первой величины». Лев Толстой, услышав одну из фортепианных миниатюр композитора, откликнулся так: «Очень искренне, искренность дорога. По одной этой вещи можно судить, что он большой художник».

Высокую оценку получили новые творения композитора в России у его коллег. Высоко ценил новые творения Скрябина Александр Глазунов. «Я очень много играл твою Четвертую сонату, – писал он автору, – и восхищался ею». Очень тепло отзывался он и о Третьей симфонии: «Все это время изучаю твою Третью симфонию, которая мне очень нравится. Многими эпизодами я с жаром увлекаюсь».

А выдающийся музыковед, член-корреспондент Академии наук СССР А. Оссовский через долгие годы после премьеры симфонии вспоминал: «Симфония произвела ошеломляющее, грандиозное действие. С уст потрясенных слушателей то и дело срывался восторженный эпитет „гениально“… Нам казалось, что Скрябин этим произведением открывает новую эру… Между нами было неоспоримо решено: „Скрябин – гений и вождь“».

Широкое признание пришло к нему и за рубежом. Исполнение его произведений в Европе и Америке, как правило, вызывало восторженный прием слушателей. Английский музыковед Р. Ньюмарч писала композитору после концерта из его творений в Лондоне (дирижер Г. Вуд): «Впечатление было действительно велико и прекрасно… Аплодисменты были по-настоящему горячими и восторженными. Вуд должен был выходить три раза (после новинки это вещь совершенно необычная)… Я заметила м-ра Бернарда Шоу, который был одним из самых больших энтузиастов и аплодировал изо всех сил».

Издатель журнала «Новое звено» А. Брянчанинов, впоследствии возглавивший Петроградское скрябинское общество, в корреспонденции из Лондона писал, как восторженно принимала аудитория концерт Скрябина: «Меломаны, тридцать лет посещающие лондонские концерты, не запомнят тех оваций, которыми отблагодарила зала Скрябина. В зале стоял какой-то вопль, махали платками, чем попало. Оркестр, зараженный общим настроением, встал и поклонился новому светилу».

А немецкий критик А. Абер, услышав «Поэму экстаза», утверждал: «Это произведение ставит Скрябина в ряд величайших симфонистов, которые известны в истории музыки».

Как же тут не вспомнить провидческие строки о творчестве этого гениального композитора, написанные в далеком 1911 году, еще при его жизни выдающимся композитором и музыкальным критиком В. Каратыгиным: «Скрябин… кажется, русская музыка не знала до сих пор имени, которое возбуждало бы к себе более страстный, более острый интерес, чем имя Скрябина. Его душа центростремительная. Она фокус, куда сбегаются лучи… от всех феноменов внешнего мира. И раскалываемые сосредоточием мировых лучей в одной точке, плавятся и вскипают звуки, и каскадами жаркой творческой славы брызжут и хлещут с яростью неукротимой».