Личные воспоминания

Однако мои крупномасштабные эксперименты на пороховом заводе не привели к ожидавшимся после такого удачного начала положительным результатам. Пироксилин не смог заменить собой порох в пистолетах. Правда, опыты со стрельбой из ружей и пушек были более успешными, но вскоре выяснилось, что мой пироксилин при хранении менял свои свойства. В высушенном состоянии он быстро разлагался, а при определенных обстоятельствах мог и самовоспламениться. Кроме того, сила выстрела при его применении сильно зависела от степени сжатия и способа воспламенения заряда. Поэтому в своем докладе я написал, что приготовленный по моему методу с помощью смеси азотной и серной кислоты пироксилин обладает привлекательными свойствами как взрывчатое вещество, в каковом качестве, как начинка для взрывных устройств, может быть весьма полезен для военного дела. Вместе с тем им нельзя заменить пистолетный и ружейный порох, поскольку он не является стабильным химическим соединением и действие его со временем меняется.

Уже после того, как я отослал свой отчет, пришло известие о том, что профессор Отто из Брансвика вновь открыл мой метод получения улучшенного пироксилина и опубликовал его. Мои работы в Шпандау были засекречены, как и мои отчеты для военного министерства, поэтому профессор Отто по праву, как первый, опубликовавший работу, считается изобретателем метода. Такое со мной происходило довольно часто. На первый взгляд это кажется несправедливым и обидным, когда приоритет в открытии отдается человеку, успевшему первым обнародовать результаты своих трудов, тогда как другой исследователь, дойдя до решения первым, не хочет о нем рассказывать до тех пор, пока не проведет его всестороннее исследование. Однако следует признать, что должен существовать какой-то строго определенный признак, по которому можно было бы определить приоритет. Для науки и для человечества важна не личность изобретателя, а сам предмет, который и доводится до всех общедоступной публикацией.

Телеграфная комиссия

После того как угроза высылки из Берлина перестала мне угрожать, я смог вновь вернуться к занимавшему меня вопросу об устройстве телеграфной связи. Первым делом я написал и отправил генералу Этцелю, начальнику находившегося тогда в ведении Генерального штаба армии оптического телеграфа⁵², записку о состоянии телеграфного дела и о тех улучшениях, которые в него можно внести. В результате меня прикрепили к специально созданной при Генштабе комиссии, целью которой была подготовка к переходу телеграфа с оптического на электрический. Доверие, которым прониклись ко мне сам генерал и его зять, профессор Дове, было настолько велико, что почти все мои предложения получали поддержку комиссии, и я же получал заказ на их выполнение.

Тогда считалось, что протянутые по воздуху на столбах и ничем не защищенные провода обязательно в самое короткое время будут украдены местным населением вместе со столбами. Поэтому во всех европейских странах, в которых хотели провести электрический телеграф, велись эксперименты по подземной прокладке. Более всего были известны опыты профессора Якоби из Санкт-Петербурга. В качестве изолятора он использовал смолу, каучук и даже стеклянные трубки, но большого выигрыша все эти материалы не давали. Наша комиссия также начинала с подобных опытов, но получаемая изоляция была весьма слабой и кратковременной.

В то время на английском рынке появилась гуттаперча⁵³, и мой брат Вильгельм прислал мне из Лондона, просто как интересную новинку, несколько ее образцов. Замечательная особенность этого материала делаться пластичным при нагревании и затвердевать при охлаждении, становясь при этом хорошим изолятором, сразу привлекла мое внимание. Я обмотал проволоку нагретой гуттаперчей и, охладив ее, обнаружил, что теперь она хорошо заизолирована. По моему настоянию комиссия приступила к масштабным опытам по такому типу изоляции, которые были начаты летом 1846 года и продолжались почти весь следующий год. В самом начале, в 1846 году, когда опытный кабель прокладывали вдоль строившейся Анхальтской железной дороги, проволоку закатывали в гуттаперчу при помощи вращающихся валиков. Однако в результате получался непрочный и легко трескавшийся шов. И я сконструировал специальный винтовой пресс, в котором подаваемая под высоким давлением нагретая гуттаперча равномерно обволакивала медный провод, не оставляя никакого шва. Заключенные в гуттаперчу в собранном Гальске по моей модели прессе провода были надежно заизолированы и надолго сохраняли свои свойства.

Первую значительную подземную линию с проволокой, защищенной таким способом, я провел летом 1847 года. Проложена она была между Берлином и Гросбереном⁵⁴. Линия замечательно выдержала испытания, и, таким образом, вопрос с надежной изоляцией подземных проводов с помощью гуттаперчи и моего пресса был признан решенным. И не только подземных: подводные кабели начиная с того времени изолировались тем же способом.