Личный дневник моей фиктивной жены

Холодный, чёткий, женский голос заставил всех в палате замолчать, даже моего лечащего врача. Голос принадлежал невысокой, подтянутой женщине лет сорока с волосами медового цвета, собранными в тугой высокий хвост, в дорогом медицинском халате, бейдж на котором гласил: «Врач-психиатр Золотова Антонина Петровна». Врач-психиатр Золотова с явным интересом меня рассматривала своими васильковыми глазами в обрамлении каштановых ресниц.

— Антонина Петровна, при всём моём уважении к вам, покиньте пожалуйста палату моего пациента. У вас мало дел в вашем отделении? Сильно в этом сомневаюсь. Когда Алексею Владимировичу понадобится помощь психиатра, я непременно к вам обращусь.

— Глеб Эммануилович, очень зря. Я бы на вашем месте хорошенько подумала.

— Вы не на моём месте, и позвольте мне, как заведующему больницей самому решать, как поступать с моими пациентами. Я почему-то всегда соблюдаю врачебную этику и в вашу работу не лезу.

— Да, извините, мне показалось.

— Тоня, вам в последнее время много, что кажется. Зайдите ко мне в кабинет через час, нам надо серьёзно поговорить.

И, совершенно не изменившись в лице, без единой эмоции, прямая, как натянутая струна Антонина Петровна вышла из моей палаты.

— Господа, приношу свои извинения, что вы стали невольными свидетелями наших с коллегой разногласий. Вернёмся к вам, Алексей Владимирович. Как вы себя чувствуете? Голова болит, кружится? А видите вы хорошо?

Мой врач задавал один вопрос за другим, записывал, внимательно осмотрел мою голову, дал какие-то распоряжения медсестре Нюре. У меня взяли много крови, перевязали голову, сделали какой-то укол, дали ещё лекарства. Пожалуй, всё проходило стандартно. Вот только я не мог перестать думать об Антонине Петровне. Так странно не сочеталась её благородная внешность с простым именем-отчеством. Мне подумалось, что любой мужчина, взглянув на Тоню, захотел бы с неё написать портрет или посвятить ей песню. Я представил, как распустив свой тугой хвост вечером после работы, пряди её волос волшебно и романтично ложатся по плечам.

— Корф! Так откуда взялся то шестой там? Ау?

— Какой шестой? Друзья, вы о чём вообще?

— Илларион Львович, я тебе потом всё объясню. Алексей?! В конце концов, мы за тебя переживаем, дежурим у операционной, не спим. А ты нас игнорируешь? Или тебе плохо? Может, врача позвать?

— Марго, не надо врача. Я задумался. Что? Что ты хочешь от меня сейчас?

— Майор Лёвушкин, почему Алексей со мной так грубо разговаривает? Что я опять сделала не так?

— Алёша, правда, ты чего? Мы же участие проявляем. Раз дерзишь, значит, идёшь на поправку. Стало быть, давай показания: кто, во сколько, как на тебя напал? Кто этот шестой, о котором я один ничего не знаю?

— Марго, не обижайся. Мне действительно плохо, голова гудит. Да ещё и Ника масла в огонь подлила.

— Мой ангел?

— Да, именно твой ангел. Явилась ко мне и скандал устроила.

— Алексей, может, действительно показать тебя психиатру? Давай пригласим эту врачиху, как её зовут?

— Тоня.

— Ого. Тоня? Даже не по отчеству? Сдаётся мне, Корф, что у вас новое увлечение?

— Маргарита, какое ещё увлечение?

— Очевидное всем — тебе понравилась эта врачиха. И глаза вон заблестели.

— Хватит! Вы с Никой сговорились что ли? Одна мне мозг с того света умудрилась вынести, ты решила здесь.

— Илларион, да как он смеет так о покойной Веронике?! — Марго всхлипнула и выбежала из палаты. Лёвушкин с укоризной посмотрел на меня.

— Что с тобой происходит? Травма головы же здесь не при чём, я вижу.

— Я и сам не знаю. Но Вероника действительно мне привиделась, когда я там без сознания кровью истекал. Она со мной ругалась. Ругалась…я даже предположить не мог, что Ника умеет ругаться. Мы с ней никогда не выясняли отношения. А тут бац и вторая смена. Ещё врачиха, будь она не ладна.

— Допустим, про Веронику я понял. Врачиха-то тебе на кой сдалась? Или фрау Ротенберг права?

— Отчасти. Понимаешь, эта Тоня очень похожа одну девушку из моей юности, в которую я был влюблён. Вот и воодушевился, воспоминания накрыли той поры.

— Да, брат, дела. А чего Ника то скандалила?

— Ааа, к Марго приревновала.

— И есть повод для ревности?

— Нет, конечно! Илларион, ты ведь — здравомыслящий человек. Что бы я и Марго?! Тем более у вас там отношения намечаются.

— А если хорошо подумать? И никакие отношения у нас уже не намечаются.

— Как, вы не вместе?

— Нет. Чего ты разволновался, покраснел весь?

— Душно здесь. Сделай доброе дело — открой окно.

— Ой, темнишь ты, друг. Марго, вот, сразу всё выложила как на исповеди.

— Что выложила?

— Нет, так не пойдёт. Зачем тебе её секреты? Сам же сказал, что она тебе не нравится. Всё, меньше слов — больше дела и тела. Кто такой шестой?