Личный паноптикум. Приключения Руднева

– Да мне и нечего вам рассказать. Мы – я и моя сестра-близнец Агата… Мы родились в Салониках. Наш отец русский морской офицер, а мать гречанка. Агата в детстве переболела менингитом, чудом выжила, но сделалась глухой и практически ничего не помнящей. Мать не перенесла такого и бросила нас, а отец погиб, когда нам было восемь лет. Нас отдали в приют при монастыре. В пятнадцать лет я сбежала вместе с сестрой и начала сама зарабатывать нам на жизнь… Тогда-то у меня и проснулся дар…

– Артистический? – уточнил Дмитрий Николаевич.

По бледному лицу пифии пошли красные пятна.

– Вы не смеете! – вскрикнула она.

– Хорошо, опустим этот вопрос, – согласился Руднев. – Давайте перейдем к вашему приезду в Москву. Как вы здесь оказались?

– Мне покровительствовал господин Миндовский. Нас представили друг другу в Париже. Он заинтересовался моими способностями и пригласил пожить у него в Москве. Сестру я взяла с собой и поселила вместе с нянькой на съемной квартире. О ее существовании знает только моя свита. Было бы недопустимым, если бы стало известно, что у меня есть слабоумная сестра. У людей закрались бы сомнения, что и мои предсказания всего лишь безумный бред.

– Ну, это понятно, – отозвался Руднев. – Что произошло вчера? Почему, увидев мой рисунок, вы ни на секунду не усомнились в гибели вашей сестры?

– Потому что я уже знала, что что-то произошло!

– В смысле, у вас было предвидение? Вам оракул сказал?

– Нет, – по щекам Флоры снова потекли слезы. – В Мураново я всегда проводила время вместе с Агатой, но из Москвы мы выезжали порознь. Я раньше, а она позже с няней. Когда сломалась карета, я все ждала, что они меня нагонят и подберут в том трактире, но они не появились. Это было странно. Поэтому-то я и вернулась, когда экипаж починили… Неужели у кого-то поднялась рука на это беззащитное существо?!

Пифия зарыдала.

– Мне нужен адрес, по которому проживала ваша сестра, – сказал Дмитрий Николаевич. – Я должен переговорить с няней.

Флора продиктовала адрес. Руднев записал, и они с Белецким откланялись.

Когда они уже выходили, Флора догнала их.

– Дмитрий Николаевич, скажите, почему у вас перчатка на руке?

– Отчего бы вам, сударыня, своего оракула об этом не спросить? – отозвался Руднев, несколько задетый беспардонностью вопроса.

– Вы скрываете шрам? – продолжала настаивать пифия.

– Да, если вам так угодно это знать.

– У вас обожжена рука?

– Да, но мне не совсем понятна причина вашего настойчивого любопытства, сударыня…

– Это не любопытство! – возразила Флора. – Я просто не сразу вспомнила… Возможно, это имеет какое-то значение… Несколько дней назад оракул предрек одному из посетителей, что в его судьбу вмешается обожженная рука… Почему вы так смотрите? Вы не верите предсказаниям оракула, да?

Руднев не ответил. Его взгляд сделался рассеянным, будто он смотрел сквозь свою собеседницу.

– А какой вопрос задал оракулу тот человек? – спросил Дмитрий Николаевич.

– Он хотел знать, как ему прославиться.

Глава 4

Гроза обрушилась на город, когда уже затемно Руднев с Белецким вернулись домой на Пречистенку.

Из резиденции последней дельфийской пифии друзья отправились по адресу проживания сестры мадмуазель Флоры и никого там не застали.

Дворник в том доме оказался на редкость ответственным и неболтливым. Он отказался открыть квартиру даже за щедрое вознаграждение, а о жильцах сказал лишь, что не видел их с прошлого дня. Отвечать на какие-либо другие вопросы дворник не стал, заявив, что поставлен сюда совсем не за тем, чтобы чесать языком и болтать о квартирантах со всякими подозрительными праздношатающимся господами. Окончательно убедившись, что они ничего не добьются, Руднев с Белецким решили более не терять времени, а предоставить возможность допросить дворника Терентьеву или кому-то из его людей.

Дома Белецкий задал Рудневу тот вопрос, от ответа на который Дмитрий Николаевич старательно уходил с того момента, как они покинули особняк на Поварской улице.

– Так что вы, Дмитрий Николаевич, думаете о предсказаниях Флоры про обожженную руку?

Разговор этот происходил в кабинете Руднева. Дмитрий Николаевич запретил зажигать свет и теперь стоял у окна и любовался всполохами молний и бьющими в стекло струями проливного дождя.

– Белецкий, это не предсказание! Ты же понимаешь!

– Я понимаю, и это меня как раз больше всего беспокоит! Откуда она заранее знала про вас?

– Самое простое объяснение: она ничего заранее не знала, а просто придумала всю эту историю с прорицанием на ходу, чтобы заморочить нам голову.

– Вы сами в это не верите! – возразил Белецкий. – Во-первых, как бы она догадалась, что у вас под перчаткой именно ожог.

– Так я же ей сам сказал.

– После ее однозначного вопроса!

– Господи, Белецкий! Сообразить, что человек скрывает под перчаткой какую-то неприглядность, несложно. Врожденное уродство или болезнь исключил мой ответ про шрам. Дальнейшее предположение про ожег было самым логичным. Что может еще так обезобразить руку, что человек станет носить перчатку?