Личный паноптикум. Приключения Руднева

– О да! Вы всякое свое любовное увлечение на творчество и вдохновение списываете! Только вот в этот раз вашей музой стала женщина, которая, как вы сами вчера сказали, пытается втянуть вас в gef"ahrliches Spiel (нем. опасная игра).

– Gef"ahrliches Spiel habe ich nicht gesagt! (нем. Я не говорил: «Опасная игра»!) – возразил Руднев. – Впрочем, это неважно! Довольно спорить! Я готов признать, что она мне интересна, но мой интерес ты сильно преувеличиваешь. В любом случае я должен переговорить с ней еще раз. Она меня провоцирует, и я хочу понимать на что и зачем.

Белецкий что-то еще поворчал, и на том они расстались.

Когда они вновь встретились, дома их ожидала записка от надворного советника, в которой он сообщал, что няньку не нашел и что, судя по выяснившимся обстоятельствам, живой ее уже найти не удастся. Женщин, очевидно, похитили, когда они собирались выезжать в Мураново.

Дворник, куда как более откровенный с полицейским чином, поведал, что за нянькой и ее убогой подопечной приехал извозчик, загрузил багаж и увез женщин. Однако по номеру живейного выяснилось, что экипажем правил совсем другой человек. Якобы, когда извозчик выезжал по адресу, о котором было договорено еще накануне с каким-то господином, к нему подсел некто в широкополой шляпе и со смешной такой кудлатой бородой, сказав, что ему совсем по пути. Незнакомец тот был крайне весел и говорил, что у него большая радость, за которую он предложил извозчику вместе с ним выпить. Не желая обидеть седока, да и не считая нужным отказываться от дармовой выпивки, извозчик щедро хлебнул из бутылки, которую ему дал седок, и далее уж ничего не мог вспомнить до того момента, как проснулся в глубокой ночи где-то на московских задворках в своем же экипаже.

Выходило так, что радостный седок и был похитителем, который увел экипаж, угостив извозчика чем-то сдобренной водкой, а после вернул коляску, видимо, чтобы извозчику не из-за чего было подымать шум.

Новости, добытые Дмитрием Николаевичем, были куда как скромнее и не только не проясняли дело, но и, напротив, добавляли ему неопределенности.

По словам эксперта, «Весна» относилась к числу тех шедевров, что будоражили амбиции многих художников средней руки, а кроме того, пользовалась достаточной известностью у публики вроде того фабриканта с дочерью, что желали быть увековечены кистью Руднева в Шекспировских образах. Вследствие этого в России, и, в частности, в Москве, было немало плохих и хороших копий Боттичелли, вполне себе достаточных для того, чтобы послужить инструкцией для воссоздания композиции флорентийского шедевра. Помимо этого, описание «Весны» входило минимум в три каталога, а оценить количество отпечатанных литографий эксперт даже не брался. В общем, становилось очевидно, что убийце совсем не обязательно было предпринимать тур по Италии, чтобы почерпать вдохновение и получить представление о картине.

Белецкому тоже удалось узнать немногое.

Мадмуазель Флора стала известна как прорицательница после того, как она якобы предсказала покушение на Вильгельма II, совершенное в Бремене. Правда, как это обычно бывает, о ее предсказании стало известно постфактум, однако достоверность оного подтверждалась лицами, чья известность в берлинском свете не позволяла усомниться в правдивости их слов, тем более что число свидетелей за тот период, пока тема мусолилась газетами, выросло на порядок.

Далее последняя дельфийская пифия в течение десятка лет регулярно оказывалась упомянутой в европейской светской хронике, только уже в основном в контексте позитивных предсказаний. Чаще всего она предрекала рождение наследников, назначения на должности и выгодные матримониальные партии.

Меняя одного покровителя на другого, мадмуазель Флора кочевала по европейским столицам, пока три года назад не оказалась в Петербурге, где прожила два года. После она на полгода уехала в Париж и снова вернулась в Россию, но на этот раз в Москву.

В услужении у пифии, помимо штата, выделенного ей Миндовским, было всего два человека: горничная-гречанка и фамильяр, господин Золотцев. Причем оба они состояли при госпоже задолго до ее приезда в Россию, что было совсем неудивительно для гречанки, но вызывало вопросы в отношении фамильяра. Однако выяснить что-либо о темпераментном Иннокентии Федоровиче Белецкому не удалось.

– Что насчет сеанса предсказаний? – спросил Руднев после того, как Белецкий окончил свой рассказ.

Белецкий взглянул на часы.

– У нас с вами есть время на обед и на то, чтобы переодеться к вечеру.

В особняке Миндовского собралось немногочисленное, но вполне приличное общество.

В освещенной на старомодный лад свечами гостиной посетители разбивались на группы и вели обыденные светские беседы о политике, театре, скачках, общих знакомых, знаменитостях и о прочем в том же духе. Подобранные едва ли не на одно лицо лакеи в голубых ливреях подавали гостям шампанское и засахаренные фрукты.