Личный поверенный товарища Дзержинского

— Не понимаю, — сказал с расстановкой Борман, — гестапо имеет прямые контакты с партийной канцелярией Сталина? А почему я не знаю о ваших контактах, и почему фюрер находится в неведении всего этого? Вы не думаете, что вы берете на себя слишком, партайгеноссе Мюллер?

Выходило, что Мюллер подставился Борману и виной всему был я.

— Разрешите, — обратился я к Мюллеру и, не дожидаясь его утвердительного кивка, повернулся к Борману, — рейхсляйтер, система передачи конфиденциальных сообщений между царственными домами Европы существует ещё с прошлого века. Она бесперебойно действовала во время войн, катастроф в любых уровнях межгосударственных отношений и действует сейчас. Я был участником подготовки встречи в Рапалло в 1923 году и никто не знал, что такая встреча готовится, хотя шла оживлённая переписка между двумя державами. Это письмо, возможно, является сигналом к окончанию войны и любая задержка с его передачей адресату возлагает огромную ответственность на того, кто держит письмо более срока, необходимого на доставку или того, кто поинтересуется содержанием письма.

— Вы доверяете своему сотруднику? — спросил Борман Мюллера, указывая на меня рукой.

Глава 26

— Я не доверяю никому, рейхсляйтер, — сказал Мюллер, — но этот сотрудник пока не дал повода усомниться в его нечестности.

— Тем не менее, — упорствовал Борман, — я прошу до выяснения всех обстоятельств дела отстранить его от исполнения служебных обязанностей и изолировать от других сотрудников. Вы можете себе представить реакцию фюрера на контакты с Советами? Я не могу.

Ни дать ни взять и психология, и мышление и действия партийных органов ВКП(б). Кто бы мне что ни говорил, но ВКП(б) и НСДАП это близнецы и братья. Борман вполне мог встать и сказать:

   Мы говорим ПАРТИЯ
   Подразумеваем ФЮРЕР,
   Мы говорим ФЮРЕР,
   Подразумеваем ПАРТИЯ.

В партийных кругах это называют поэзией. Вместо слова фюрер можно вставлять любую фамилию или партийную кличку-псевдоним и сразу эти стихи приобретают современность и злободневность.

Мы вышли из канцелярии и сели в машину.

— Вы поняли, коллега Казен, что такое подковёрная борьба? — спросил меня Мюллер. — Было бы хорошо, если бы вы не получали никаких писем. Но вы держите в руках нити связей по всей Европе, и это придаёт вам вес в системе германского государства. Сейчас за вас начнётся борьба на всех уровнях. От вас зависит выбор своей судьбы. Смотря что выберете себе. Бойтесь высоких покровителей. Сейчас отвезёте меня домой, а потом поедете к нам и выберете себе самую комфортабельную камеру, чтобы Борман знал, что я прислушался к его рекомендациям. Наша агентура соперничает с партийной агентурой. У нас работают за деньги и за боязнь разоблачения или компрометации, у них тоже, но вместо денег у них главный козырь — партийная сознательность, дающая надежду на продвижение по службе. У них идейная агентура, которая пострашнее нашей, могущая выбирать, что сказать, а что и не сказать нам. А у них как на исповеди, мать родную заложат и не поморщатся.

С запиской от Мюллера я приехал в нашу внутреннюю тюрьму и улёгся спать. Кормили меня прилично за мои же деньги. Три дня у меня был отпуск без звонков, совещаний, работы с документами. Но как быстро всё кончается. Меня перевезли на конспиративную квартиру партии и поместили в камеру, которая более похожа на карцер. Нужно будет перенимать партийный опыт, и делать карцеры на наших объектах.

Начались ежедневные партийные допросы о том, кто меня завербовал, партийные органы СССР или НКВД? Какая задача поставлена передо мной? Давили на партийную сознательность. Припоминали мне всё, что я говорил на корпоративах в гестапо, от ума своего, раскрывая источники информации.

Когда тебе предлагают очистить свою совесть, то это подразумевает то, что дни твои сочтены. Никакого прощения или амнистии не предполагается. И вообще приговор будет такой строгий, что сами судьи потом будут удивляться тому, как они его вынесли. Совесть можно очищать только самостоятельно, сказав самому себе, что вот это и это плохо, я гад и буду казнить себя по своим законам, сурово, но недолго. А вот это проявление моей доблести, но я этим не буду ни перед кем хвастаться. Если тебя в чём-то обвиняют, то пусть доказывают это, а не пользуются вашей помощью для увеличения срока тюремного заключения или вынесения смертного приговора. Нельзя идти на контакт со следствием. Если пошёл на контакт, то тем самым ты подписываешься под соглашением с дьяволом и будешь предавать своих за дополнительную пайку баланды. Свои уже не будут считать тебя своим и сочтутся при первой же возможности.

На второй день я заткнулся и перестал вообще отвечать на какие-либо вопросы, за что был посажен на хлеб и воду. Замолчал как большевик в охранке.