Лида

Руслан Анатольевич отвернул край одеяла чтобы Маша, когда сядет могла коснуться его раздетой до трусов ноги.

– Знаешь, я сначала тоже подумала, что приходить не надо, – сказала Маша. – А потом решилась. И пришла.

Руслан Анатольевич даже почти улыбнулся. Было что-то в её словах, вернее даже не в самих словах, а в мыслях которые она пыталась неуклюже выразить неподходящими буквами и интонациями, в общем было что-то, что заставило Руслана Анатольевича вспомнить что он живой человек и имеет право хотя бы пять минут в году быть абсолютно свободным от всех социальных запретов, которые в сущности являются пылью на дороге человеческой эволюции. Руслан Анатольевич прямо физически почувствовал, что в нём, как и в любом русском человеке есть что-то от Фёдора Михайловича, и от Антона Павловича, и что выдавливать из себя по капле раба, ну то есть тварь дрожащую в себе душить – занятие достойное уважения и бить для этого старух топором по хребту вовсе не обязательно. Можно и иначе добывать свободу. Да хотя бы и вот так, как он сейчас – по пять минут. Да, что-то в этих размышлениях было глубокое, возвышенное, почти эллинское. Руслан Анатольевич стал развивать мысль. Пять минут настоящей абсолютной свободы, не скованной ничем, даже от суда и ЗАГСа отрешённой – разве не это то самое настоящее, ради чего стоит жить и не об этом ли писал Горький, ну или кто-то там ещё из этих самых? Пусть пять минут свободы в день это немного. Но от пяти минут можно пойти к десяти минутам, затем к академическому часу и так далее по циферблату, до самой бесконечности, правда, до бесконечности конечно не получится, поскольку нужно учитывать, что человек без смерти жить не может и рано или поздно всё равно помрёт, свободный он или крепостной. Но свобода, свобода! Она, оказывается совсем рядом – только руку протяни. И права была Людмила Марковна, когда пела про пять минут. С них то всё и начинается. Руслан Анатольевич смотрел на Машу и чувствовал, что с каждым вдохом свобода растёт внутри него и вот-вот грудная клетка затрещит от её напора могучего.

Сосед Руслана Анатольевича закашлялся и вышел в коридор, видимо почувствовав свободолюбивые волны исходящие от сидящих напротив мужчины и женщины.

Маша провела рукой по животу Руслана Анатольевича и он притянул её к себе.

Лида вошла в палату как раз в тот самый момент когда его пальцы наконец-то проникли под плотно облегающую юбку Маши и их языки уже нагрелись от непрерывного трения друг о друга. Лида стояла и молча смотрела на отца, распалявшегося с каждой секундой всё больше и на незнакомую женщину, забросившую свою ногу ему на живот.

– Папа!

В голове Руслана Анатольевича сверкнула молния и осветила простую мысль о том, что отведённые ему пять минут свободы истекли да и те кажется были урезаны порядочно, а теперь ещё и дочь вот тут стоит зачем-то. Все высокие мысли о построении свободы внутри себя, так заботливо им припрятанные в подкорку на потом, в один миг превратились в шушеру, которая была тут же навсегда изгнана из цехов его сознания без права на возврат.

Маша вскочила. Юбку правда поправить не забыла.

Все молчали.

«Дурацкая тишина», – только и подумал Руслан Анатольевич.

– Главное – не волнуйся, – сказал он дочери.

А все всё равно молчат, и только три сердца стучат не останавливаясь, набирая обороты.

– Давно это продолжается? – спросила Лида, узнав наконец в Маше знакомую их семье жену Сергея Журавлёва.

Руслан Анатольевич подумал, что из мириад возможных вопросов, которые Лида могла бы задать в данной ситуации, все бы показались так или иначе неуместными и глупыми, но этот всё же был по существу.

– Два года, – сказал Руслан Анатольевич, вставая с кровати.

Лида наконец заплакала, но ещё не в полную силу и выбежала из палаты бросив на пол пакет с какими-то продуктовыми формами, принесёнными по-видимому для Руслана Анатольевича, а он тут оказывается с чужой бабой.

– Лида!

– Оставь её, – сказал Маша и села на край кровати. – Пусть успокоится.

И снова дурацкая тишина.

Руслан Анатольевич не знал, что сказать и только какое-то противное чувство навроде того что бывает при морской болезни разливалось у него по телу и руки в районе пальцев начали подрагивать. Маша, поскольку она была женщиной, вела себя более пристойно, почти что спокойно даже.

– И что теперь? – спросил Руслан Анатольевич.

– Не знаю, – сказала Маша.

Она встала, и лицо её было задумчивое.

– Я пойду, – сказала она, будто эта фраза что-то объясняла или могла как-то изменить случившееся.

Маша поцеловала Руслана Анатольевича в щёку, но так себе, без особого азарта и вышла, а он ничего не сказал и просто подошёл к окну и стал смотреть в небо. Небо всегда на месте, чтобы ни случилось.

Вернулся сосед – тот самый не погибший в детстве старик – и не подозревая ни о чём продолжил кашлять, а Руслан Анатольевич смотрел в небо и не видел самого главного смысла ни в том что было, ни в том что есть, ни в том чему ещё только предстояло случиться.