Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии

Когда я начал свою презентацию 16 февраля, подробно рассказывая о твердости американских обязательств, Аденауэр прервал меня: 'Они уже говорили мне об этом в Вашингтоне. Раз это не убедило меня там, почему это должно убедить меня здесь?" Я ответил, что я в основном ученый, а не чиновник; может ли канцлер отложить суждение, пока не услышит всю мою презентацию? Непоколебимый, Аденауэр ответил: "Сколько времени вы тратите на ваши консультации в Вашингтоне?". Когда я ответил, что примерно четверть, Аденауэр ответил: "Давайте тогда предположим, что вы скажете мне три четверти правды".

Этот залп вполне мог привести в замешательство Уолтера Даулинга, американского посла в Бонне, который сопровождал меня на встрече. Но, как профессионал, он не подал виду. По мере того, как я разрабатывал ядерную презентацию, демонстрирующую огромное несоответствие, существовавшее в то время между американскими и советскими стратегическими ядерными силами, отношение Аденауэра изменилось. Поскольку теперь я отвечал на вопросы, которые он ранее без удовлетворения задавал другим американским посетителям, в ходе брифинга было подчеркнуто, что американские силы второго удара были больше и намного эффективнее советских сил первого удара, и что американский первый удар будет ошеломляющим.

Последний абзац отчета посла Даулинга подытожил эффект, который произвел разговор на канцлера:

В двух случаях, когда Киссинджер и я хотели уйти, [Аденауэр] просил нас остаться, чтобы дать ему еще одну возможность выразить свою благодарность за то, что было сказано, и свое решительное согласие с этим. Он сказал, что испытывает облегчение, видя, какие силы существуют для защиты свободы, и что [главная] задача - следить за тем, чтобы не было человеческих провалов. Уходя, Киссинджер сказал, что когда мы говорили о нашей силе и нашей преданности [Атлантическому сообществу], это были не просто пустые фразы. Канцлер ответил: "Слава Богу за это!". На этой ноте встреча завершилась.

Человеческие недостатки", о которых говорил Аденауэр, явно включали его озабоченность разработкой соответствующей стратегии и возможное нежелание Америки применить свою подавляющую мощь.

Несколько десятилетий спустя я получу письмо из Германии, которое проиллюстрирует, какое значение Аденауэр придавал выполнению своих обязательств. В письме, имя отправителя которого я не узнал, сообщалось, что автор письма служил переводчиком во время того давнего разговора. Следуя инструкциям Белого дома, я попросил Аденауэра не распространять ядерную информацию, которой я с ним поделился, и он дал честное слово уважать эту просьбу. Сейчас писатель признался, что на самом деле он сделал запись всего брифинга - что входило в его обязанности как переводчика - и передал ее канцлеру на следующий день. Аденауэр, однако, приказал ему уничтожить ядерную часть, поскольку не мог гарантировать, что данное мне обещание будет выполнено после его ухода с поста.

История ввергла Аденауэра и Кеннеди в своего рода взаимную зависимость, но она не могла компенсировать разницу поколений и вытекающие из нее различия. Кеннеди видел свою цель в том, чтобы сначала уменьшить, а затем окончательно устранить возможность ядерной войны; в этих усилиях он намеревался вовлечь Советский Союз в долгий путь, который требовал тактической гибкости, в том числе и со стороны канцлера Германии. Однако, с точки зрения Аденауэра, тактика американского президента угрожала разрушить стабильность и прочность, которые он создал в результате распада гитлеровской Германии. Кеннеди придерживался более глобального подхода, Аденауэр - стойкости, чтобы противостоять моральному и физическому краху своей страны, жить с ее разделом и строить новый европейский порядок, основанный на атлантическом партнерстве.

 

Объединение Германии: Мучительное ожидание

Немецкий народ никогда не управлялся в границах, которые соответствовали бы послевоенным. В отсутствие соглашения между Востоком и Западом или краха существующего баланса сил, их установление, казалось, предвещало неопределенный раздел Германии между коммунистическим Востоком и демократическим Западом. Правда, цель создания единой Германии была молчаливо подтверждена существованием Контрольного совета четырех держав для всей оккупированной Германии и была явно поддержана тремя западными державами; но неизбежно внутренняя политика Германии будет стремиться к единству между Западом и Востоком более явно, чем оккупационные державы. Объединение стало вечным политическим вопросом в Западной Германии и использовалось Советским Союзом в качестве стратегического инструмента - начиная с предложения Сталина в 1952 году и заканчивая ультиматумами Хрущева в отношении Берлина.