Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии

За двести лет, в течение которых произошло так много событий, ничто не могло поколебать чувство дружбы, которое наша страна испытывает к вашей. С другой стороны, вы приехали к нам, чтобы мы могли уточнить наши мысли и намерения в отношении мировых дел, а вы - свои собственные взгляды и инициативы. Как мы можем не придать этим обменам самый большой интерес и самое большое значение?

Приветствие было полностью основано на национальных интересах Франции и личном уважении де Голля к Никсону. В нем не упоминались НАТО, Общий рынок и европейская многосторонность - все это было стандартной риторикой других лидеров в европейских столицах.

Затем последовал прием в Елисейском дворце. Во время него помощник де Голля увлек меня из толпы в присутствие строгой фигуры, возвышавшейся над собравшимися. Де Голль не излучал тепла и не подавал никаких признаков предыдущего контакта или нынешнего приветствия. Его первые слова, обращенные ко мне, были вызовом: "Почему вы не уходите из Вьетнама?" - странный вопрос, учитывая, что его собственному решению уйти из Алжира, принятому всего за семь лет до этого, предшествовали почти три года интенсивных военных действий. Когда я ответил: "Потому что внезапный уход повредит американскому международному авторитету", он ответил отрывистым "Например, где?" ("Par exemple, où?") Я ответил не лучше: 'Например, на Ближнем Востоке'. Это, казалось, повергло де Голля в задумчивость, которую он прервал, сказав: "Как странно. До этого момента я думал, что именно ваши враги [то есть Советы] имеют проблему доверия на Ближнем Востоке".

На следующий день де Голль организовал содержательную встречу с Никсоном в элегантном замке Гранд Трианон на территории Версальского дворца, возведенного Людовиком XIV. Когда разговор зашел о Европе, де Голль воспользовался случаем, чтобы в течение тридцати пяти минут развивать свое приветственное заявление в изложении необычайной страсти, элегантности и красноречия.

Исторически, сказал он, Европа была ареной различных национальностей и убеждений. Не существовало такого понятия, как политическая Европа. Каждая часть Европы создала свою собственную идентичность, пережила свои собственные страдания, выработала свой собственный авторитет и миссию. Страны Европы находились в процессе восстановления после Второй мировой войны и стремились защитить себя на основе стратегии, определяющей их характер. Ситуация, сложившаяся после войны, породила необходимость и опасность, которые требовали тесного сотрудничества между государствами Европы - и между Европой и Соединенными Штатами. Франция была готова к сотрудничеству в решении общих задач и окажется верным союзником. Однако она не откажется от своей способности к самозащите и не передаст определение своего будущего многосторонним институтам.

Это были принципы, во имя которых де Голль оспаривал атлантическую политику двух предыдущих президентов США, Линдона Б. Джонсона и Джона Ф. Кеннеди. Никсон, который восхищался де Голлем и не желал вступать в аналогичные дебаты в первые дни своего президентства, пригласил меня прокомментировать это как профессора истории.

Несколько ошеломленный неожиданной просьбой, я сказал: "Это была глубокая и трогательная презентация. Но как президент де Голль предлагает удержать Германию от доминирования в Европе, которую он описал?". Он замолчал на мгновение, а затем ответил: "Par la guerre" ("Путем войны").

Еще один содержательный разговор состоялся на обеде вскоре после этого. Признав, что ему известны мои научные труды, де Голль спросил о государственной деятельности во второй половине XIX века: какая фигура произвела на меня наибольшее впечатление? Когда я упомянул канцлера Германии Отто фон Бисмарка (1871-90), он поинтересовался, какими качествами Бисмарка я больше всего восхищался. "За его умеренность, которая, к сожалению, подвела его в урегулировании после франко-прусской войны 1871 года", - сказал я. Де Голль закончил разговор, вспомнив о последствиях этого урегулирования: "Так было лучше, потому что это дало нам возможность вновь завоевать Эльзас".

Всего за шесть лет до этого де Голль подписал Договор о дружбе с канцлером Германии Конрадом Аденауэром, с которым у него были более теплые личные отношения, чем с любым другим мировым лидером. Но для де Голля дружба не отменяла ни уроков истории, ни требований стратегии. Вполне возможно, что его агрессивные высказывания были сделаны для того, чтобы посмотреть, как отреагирует его собеседник.

Через два месяца после встречи с Никсоном де Голль подал в отставку. На него не оказывалось ни внутреннего, ни международного давления. Он выбрал момент своего окончательного ухода, потому что он подходил для исторического перехода.