Liebe deinen feind (Возлюби врага своего)

— О, так вы, господа, герои! — сказал лейтенант, и разлил вино по алюминиевым кружкам.

— Это тебе, Ганс, не за русской «кукушкой» по лесам охотиться. Хотя…скажу честно, всего один выстрел и ты тоже или с «Железным крестом», или на Беляевском кладбище с «березовым». Там для офицеров специально места отведены поближе к церкви. Как говорят русские: грудь в крестах или голова в кустах.

— Хорошая пословица, — сказал лейтенант Йорган, — вот и выпьем, как говорят русские — за грудь в крестах, а за голову в кустах пусть пьют наши заклятые враги.

— А ты, лейтенант, чертовски смекалист, хороший у тебя тост получился! — сказал Крамер и, чокнувшись с нами, выпил красное вино. Он долго держал его во рту, а потом с недовольной миной на лице проглотил и произнес:

— Это пойло для маркитанток, сильно уж сладко. Лучше давай русского шнапса! «Иваны» знают толк в этом напитке и пьют его ведрами.

Капитан открыл свою бутылку и разлил шнапс в алюминиевые кружки. Достав кинжал, он тонко нарезал шпик, аккуратно уложив его на ломтики черного хлеба. Мелко нашинковав соленые огурцы, уложил эти зеленые аппетитные колечки на шпик. Окончив таинство приготовления русской закуски, он сказал:

— Друзья, я хочу выпить этот шнапс за то, чтобы на этой войне, нам чертовски везло. Мы еще не знаем, как и когда она закончится. Я хочу только одно, выпить с вами хорошего шнапса тогда, когда мы все выйдем на пенсию.

Крамер заглотил шнапс и, крякнув, заразительно закусил бутербродом. Я также последовал его примеру, опробовав его фронтовую закуску, и от испытанного удовольствия даже замычал.

Чугунная печь в углу блиндажа потрескивала сухими дровами. Её корпус, раскалившись докрасна, испускал блаженный обволакивающий жар. В эти минуты на меня нахлынул приступ ностальгии и я, уставившись на эту печь, слегка загрустил.

Ганс, достав свою губную гармонику, стал наигрывать до боли знакомую ностальгическую мелодию. Капитан Крамер, разлив очередной раз шнапс по кружкам, закурил, пуская клубы густого дыма. Он, обхватив свою голову руками и упершись локтями в стол, стал в унисон к гармонике подвывать под нос эту мелодию. Я, видя, что подобное настроение меланхолии коснулось всех, также стал подпевать капитану. Мурлыкая себе под нос, из всей этой какофонии мы родили знакомую нам солдатскую песню.

В такой ностальгический момент Ганс достал из чемодана фотоаппарат и, прикрутив его к бревну, подпирающему наш трехслойный накат, поставил на автоспуск. Фотоаппарат зажужжал словно муха, придавленная к стеклу, и щелкнул в тот самый момент, когда мы подняли кружки со шнапсом. После чего, продолжая застолье, мы запели:

  Возле казармы в свете фонаря
  Летят, кружатся листья сентября.
  Ох, как давно у этих стен
  Я ждал тебя. Я ждал тебя,
  О, Лили Марлен
  О, Лили Марлен
  Когда в окопе я от страха не умру,
  И русский снайпер мне не сделает дыру,
  И даже если я не сдамся в плен,
  То будем вновь крутить любовь
  С тобой Лили Марлен!
  С тобой Лили Марлен!
  Огонь ураганный о, Бог, помоги!
  Отдам я Иванам свой шлем, сапоги,
  Лишь бы они, разрешили взамен
  Под фонарем стоять
  С тобой стоять, моя Лили Марлен
  С тобой моя Лили Марлен.
  Что есть банальней смерти на войне?
  Что есть сентиментальней встреч при луне?
  Что есть округлей твоих колен?
  Моя любовь! Моя любовь, Лили Марлен!!!

От этих слов песни мои глаза повлажнели. В эту минуту я вспомнил все с самого начала войны. Вспомнил толстяка Уве и Франца, вспомнил Рихарда и Мартина, которому уже мертвый «Иван», словно дикий волк перегрыз горло. Я вспомнил всех своих товарищей и даже проститутку Анну, которая была моей первой женщиной.

Взглянув на Крамера, я увидел, как на его глазах тоже проступили слезы горечи. Мне тогда неведомо было, о чем он думал? Неведомо было, какие картинки всплывают в его памяти. Капитан, очнувшись от оцепенения, вдруг глубоко вздохнул и залпом выпил свой шнапс, не говоря ни слова. Он вновь закурил и также как и я уставился на раскаленную чугунную печь. Я и Ганс последовали его примеру, осушив свои кружки до капли.

— У русских, камрады, есть тоже такая песня, — сказал он, глубоко вздохнув еще раз.

— Напой, Питер, я подхвачу. Попробую подобрать музыку на эти слова, — сказал Йорган и продул свою гармонику.

Капитан вдруг запел по-русски:

  Вьется в тесной печурке огонь,
  На поленьях смола, как слеза
  И поет мне в землянке гармонь
  Про улыбку твою и глаза.