Лига перепуганных мужчин

— То же самое, хочешь верь, хочешь нет. Но я услышал кое-что как раз перед тем, как позвонить тебе в пять часов, это заставило меня им заинтересоваться. В настоящее время я предпочел бы оставить услышанное при себе — по крайней мере в течение двадцати четырех часов, а может быть, и дольше. Думаю, что очень буду занят, и мне не хотелось бы провести завтрашний день в прокуратуре. Поэтому нет необходимости, чтобы кто-то знал о том, что я звонил тебе сегодня днем и спрашивал о Вигере.

— Но это может оказаться мне необходимым. Я посылал за папкой. Если я скажу, что видел во сне, будто с ним что-то должно случиться, могут начаться разговоры.

Я усмехнулся.

— Брось. У тебя нет серьезных противников. Ты можешь сказать все, что тебе взбредет в голову. Ты можешь сказать, что кто-то на что-то тебе намекнул, и ты за это ухватился. Кроме того, я предлагаю тебе сделку. Если ты забудешь о моем любопытстве насчет Вигера до дальнейших распоряжений, я включу тебя в список тех, кто получит мои рождественские поздравления. В этом году они будут представлять собой абстрактную картину с надписью: «Мы хотели бы, чтобы вы были тоже на этой картине, купая вместе с нами собаку. Наилучшие пожелания от Арчи, Мегитебель и детей».

— У тебя нет ни Мегитебель, ни детей.

— Конечно Вот почему картина — абстрактная.

Он посмотрел на меня.

— Ты мог бы дать мне хоть что-нибудь для отмазки. Или что-то такое, что можно попридержать до тех пор, пока ты готовишься...

— Нет. Не теперь. Но когда все «но» исчезнут, я буду знать, куда звонить. Ну, давай. Как обычно.

Он поднял руку.

— Пока. Мне нужно кое-чем заняться. Забегай.

Зазвонил телефон. Он отвернулся, и я вышел.

По пути к лифту и спускаясь вниз, я обдумывал ситуацию. Я сказал Вульфу, что вернусь к одиннадцати, но сейчас было лишь девять. Я был голоден. Я мог бы забежать в аптеку перекусить и обдумать, что делать дальше. Но дело в том, что я хорошо знал, что делать дальше, а это могло занять всю ночь. Кроме того, хотя и было известно, что во время беготни по делам я должен руководствоваться собственным умом и опытом, как заявлял Вульф, было также известно и то, что в случае осложнения я должен звонить. Но телефон не годился, и не только потому, что он ненавидел телефонные разговоры на любую тему, но и потому, что следовало очень точно провести разговор, иначе он откажется от игры. Поэтому я остановил такси и дал шоферу адрес старого коричневого дома на Восточной Тридцать пятой улице.

Приехав туда, я поднялся на семь ступенек и нажал кнопку звонка. Ключ бесполезен, когда навешена цепочка, а она обычно бывает навешена, когда меня нет дома.

Когда Фриц открыл дверь и я вошел, он старался не смотреть на меня вопросительно, но это ему не удалось. Вопрос был тот же самый, который он задавал мне днем: есть ли у нас клиент? Я сказал ему, что это по-прежнему возможно, но я голоден, как волк, и Попросил принести кусок хлеба и стакан молока. Он ответил, что, разумеется, принесет, и я прошел в кабинет.

Вульф сидел за своим столом с книгой, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в котором он мог сидеть без недовольной гримасы на лице, кресла, выполненного по его проекту и чертежу. Настенная лампа, находящаяся немного выше уровня его левого плеча, была единственным в комнате источником света, и при таком освещении он выглядел еще более громоздким, чем был на самом деле. Он был похож на гору, освещенную солнцем.

Когда я вошел и включил верхний свет, дабы уменьшить его до нормальных размеров, он заговорил.

Он сказал: «Ф-ф»,

Когда я подошел к своему столу, он спросил:

— Ты ел?

— Нет.— Я сел.— Фриц что-нибудь принесет.

— Принесет?

Удивление с примесью раздражения. Обычно, когда дела заставляют меня пропустить еду и я возвращаюсь домой голодным, я иду есть в кухню. Исключения составляют те случаи, когда у меня есть важные сообщения, не терпящие отлагательства, а когда он сидит вот так по вечерам с книгой, он отнюдь не расположен слушать сообщения, чего бы они ни касались.

Я кивнул.

— У меня есть кое-что за душой.

Он поджал губы. Книга, очень толстая, была по-прежнему открыта, и он держал ее обеими руками. Он заложил ее пальцами, чтобы не потерять страницу, вздохнул и сказал:

— Ну?

Я решил, что бесполезно ходить вокруг да около. С ним лучше действовать напрямик.

— Эта бумажка, которую я положил на ваш стол, банковский баланс,— сказал я,— после учета всех чеков. Через тридцать семь дней нужно платить июньский налог. Нам, видимо, придется внести изменения в декларацию или договориться об отсрочке, если только кто-нибудь не явится с серьезной проблемой.

Он огрызнулся:

— Что ты завел эту волынку?

— Я не завел волынку. Я не говорил об этом три дня. Сейчас я упомянул об этом, потому что хотел бы получить разрешение не сидеть здесь и не ждать у моря погоды. У меня уже мозоль на ягодицах.

— И какой образ жизни ты выбираешь? Человека-рекламы?