Лига перепуганных мужчин

— Но ты все такой же опрометчивый. Утром мы узнаем о многих деталях, которые сейчас неизвестны. И тогда, может быть, не останется другой проблемы, кроме установления личности мужчины, который приходил сюда под чужим именем, но и это, возможно, не будет более представлять интереса. Ты, конечно, помнишь, сколько времени он пробыл с тобой?

— Двадцать пять минут.

— Нам может понадобиться запись того, что он сказал. Вместо того чтобы болтаться по Восемьдесят второй улице, ты бы лучше провел вечер за пишущей машинкой. Дословная передача разговора и полное описание.

Он взял книгу и снова углубился в чтение.

Таким образом, проблема остальной части вечера была решена. Мне по-прежнему хотелось взглянуть на дом номер 156 по Восточной Восемьдесят второй улице, прежде чем им заинтересуется полиция, если только она уже не заинтересовалась, но Вульф придерживался другого мнения.

Запись моего разговора с лже-Вигером была не ахти какой поэмой, просто работой. Я записывал по памяти и гораздо более долгие разговоры, в которых к тому же участвовало больше лиц. Было немногим больше полуночи, когда я закончил. Собрав листы, оригинал и копии, я сложил их в ящик, вынул орхидеи из вазы, стоящей на столе Вульфа, и отнес их на кухню, в корзину для мусора,— он хотел, чтобы их не было, когда он приносил по утрам новые,— запер сейф, проверил замки на входной двери, выключил свет и поднялся на два этажа в свою комнату. Вульф уже находился в своей, на втором этаже.

Обычно я спускаюсь в кухню для завтрака около половины девятого, но в это утро, во вторник, я сделал это раньше, в самом начале девятого. Я хотел сразу пойти к маленькому столику, на котором уже лежал положенный на подставку мой экземпляр газеты «Таймс», но «порывы хороши только тогда, когда промедление смерти подобно», поэтому я заставил себя поздороваться с Фрицем, взял свой стакан апельсинового сока, перемешал его и сделал пару глотков. Потом я подошел и взял газету. Будет ли

i; ней заголовок «Убийство Вигера раскрыто»? Такого заголовка не было, но был «Убит выстрелом». Я сел и сделал еще один глоток.

Занимаясь апельсиновым соком, гречневыми оладьями, колбасой, черносмородиновым джемом и двумя чашками кофе, я успел прочитать «Таймс» и «Газетт». Я опустил такие детали, как имена мальчиков, которые нашли тело. Их имена были напечатаны крупным шрифтом, и это могло бы им польстить, только я сомневаюсь в том, что они читали газеты.

В Вигера был сделан один выстрел, в голову, немного выше правого уха, с близкого расстояния, и смерть наступила мгновенно. Ко времени осмотра тела он был мёртв от двадцати до четырех часов, следовательно, он был убит между 7.30 вечера и 3.30 дня понедельника. Вскрытие могло установить время более точно. Весь день понедельника работы на Восемьдесят второй улице не велись, поскольку сроки их не поджимали, так что тело вполне могло быть брошено в яму в воскресенье вечером, Брезент был оставлен в ней рабочими.

Не нашли никого, кто видел Вигера живым где-нибудь поблизости или слышал звук выстрела в окрестностях, так что он, возможно, был убит где-нибудь еще, а тело перенесли.

Дочь Вигера, Анна, была в колледже, в Беннииг-тоне. Его сын, Томас Г. Вигер-младший, был в Кливленде, на заводе фирмы «Континенталь Пластик Продукт». Нигер с женой уехали из Нью-Йорка в пятницу вечером, чтобы провести уик-энд у друзей за городом. Он вернулся в город в воскресенье вечером, а жена приехала лишь в понедельник утром. Вечером в воскресенье в доме Вигера на Шестьдесят восьмой улице никого не было. Никто не знал о передвижениях Вигера после того, как он сел в Стэмфорде в нью-йоркский поезд в 5.02 вечера в воскресенье.

Полиция никого не задержала, и районный прокурор заявил только то, что расследование ведется.

На фотографии в «Таймс» он улыбался, как политический деятель. Две фотографии были в «Газетт». Одну из них я видел в кабинете у Лона, на другой он был представлен лежащим около ямы, в которой его нашли. Я вырезал фотографию из «Таймс» и эту, из «Газетт», где он был изображен живым, и вложил их в записную книжку.

В 8.15 я отставил пустую кофейную чашку и поблагодарил Фрица за завтрак. Сказав ему, что могу не вернуться к ленчу, я вышел в холл, поднялся на второй этаж и вошел в комнату Вульфа.

Его поднос из-под завтрака, пустой, если не считать посуды, стоял у окна, а рядом с ним лежал его экземпляр «Таймс». Сам он стоял у зеркала, повязывая галстук. Поскольку он прямо из своей комнаты проходит на два утренних часа в оранжерею, я совершенно не понимаю, зачем ему нужно было повязывать галстук, если это не знак внимания по отношению к орхидеям.

Он проворчал:

— Доброе утро,— поправил галстук, повернулся.

— Я ухожу,— сказал я.— Инструкции будут?

— Инициатива твоя,— ответил он.