Лига перепуганных мужчин

Вульф, конечно, не взял ее. Он сказал, что считает себя не связанным ничем до тех пор, пока не получит подтверждения их словам. Это привело к спору. Поскольку он происходил на испанском языке, я не могу передать его накала, но, судя по тону и выражениям лиц, а также по тому факту, что в один момент миссис Перес подскочила к письменному столу Вульфа и стукнула по нему, он был достаточно горяч.

Ко времени их ухода она немного успокоилась.

Поскольку они ушли перед обедом, а деловые беседы за столом запрещены, Вульф передал мне все это лишь после того, как мы вернулись после обеда в кабинет. Закончив, он сказал:

— Это бесполезно. Время, усилия и деньги потеряны. Его убила эта женщина. Звони Фреду.

И он потянулся за книгой.

— Конечно,— сказал я,— тут и спорить нечего. Есть, правда, такой нюанс, как три сотни в неделю, а то и больше, и самым простым способом их лишиться было застрелить его и отправить в ту яму.

Он покачал головой.

— Она — натура страстная. Ты видел ее лицо в тот момент, когда я спросил ее, поднималась ли когда-нибудь в эту комнату ее дочь. Нет, ты же не знал, о чем я ее спросил. Ее глаза засверкали, а голос стал резким. Она узнала, что Вигер совратил ее дочь и застрелила его. Звони Фреду.

— Она допускала это?

— Конечно, нет. Она заявила, что ее дочери было запрещено подниматься в эту комнату, и она ее никогда не видела. Она с яростью восприняла такое предположение, и мы на нем задерживались.— Он открыл книгу.— Звони Фреду.

— Я в это не верю.— Мой голос приобрёл некоторую резкость.— Я не описывал Марию во всех подробностях и не имел намерения это делать, но, когда я задумаю жениться, она будет третьей в списке возможных кандидатур, а может быть, и первой, если у меня не будет никаких обязательств. Она может быть в некотором роде колдуньей, но она не развращена, нет. Если она когда-нибудь и примет участие в оргиях с сатиром, то он будет стоять, грациозно прислонившись к дереву, с флейтой в руках. Но я не верю и в это.

— Оргия — неточное слово,— сказал Вульф.

— Точное... И когда я спросил утром, будут ли ограничения в расходах, вы ответили, что полагаетесь на мою бережливость и сообразительность. Я взял пять сотен, и мои бережливость и сообразительность дали мне понять, что лучший путь их использовать — это вызвать туда Фреда и оставить его там. Шестьдесят часов по семь пятьдесят в час составляют четыреста пятьдесят долларов. Добавьте к ним пятьдесят за тяжелую работу и риск, будет пятьсот долларов. Шестьдесят часов истекут в 11.30 вечера в четверг, послезавтра. Поскольку я встречался с Марией, а вы нет, и поскольку вы оставили это на...

Зазвонил телефон. Я развернул стул и взял трубку.

— Кабинет Ниро Вульфа...

— Арчи, я поймал!

— Мужчину или женщину?

— Женщину. Приедешь?

— Немедленно. Жди.

Я положил трубку и встал.

— Фред поймал рыбку. Женского пола.

Я взглянул на стенные часы — без четверти десять.

— Я могу привести ее сюда до одиннадцати, может быть, в половине одиннадцатого. Инструкции будут?

Тут его прорвало.

— Что толку,— заорал он,— давать тебе инструкции?

Я мог бы бросить ему вызов, припомнив один случай, когда обстоятельства вынудили меня отступить от инструкций, но с гениями следует быть корректным. Я просто сказал:

— Я воспользуюсь своей бережливостью и сообразительностью,— и вышел.

Мне следовало бы воспользоваться этими качествами еще в холле и снять с вешалки пальто, но я обнаружил это, лишь оказавшись на улице и двинувшись к

Десятой авеню. Холодный ветер, слишком холодный для мая, дул с реки, но я не стал возвращаться. Поймав на углу такси, я дал шоферу адрес: угол Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У ямы все еще мог торчать фараон, и, даже если его там не было, все равно лучше было не останавливаться у самых дверей.

У ямы не было ни фараона, ни сборища любителей-криминалистов, только случайный прохожий и немного дальше — стайка десятилетних сорванцов.

Свернув к дому 156, спустившись на три ступеньки и воспользовавшись ключом Мег Дункан, я вошел в холл и проследовал по нему. По пути у меня возникло вполне определенное чувство — кто-то наблюдал за мной. Конечно, это умение чувствовать человека, которого вы не видите и не слышите, старо как мир, но оно всегда поражает. Оно возникло у меня где-то в спинном мозгу, и, если бы у меня был хвост, он бы поднимался или опускался в такую минуту.

Я почувствовал, что дверь, находящаяся от меня в трех шагах справа чуть-чуть приоткрылась на какой-то момент. Я продолжал идти, но, поравнявшись с дверью, резко выставил руку и толкнул ее. Она отошла на фут и остановилась, но фута было вполне достаточно. В комнате не было света, и в холле было сумрачно, но у меня было хорошее зрение. Она не шевельнулась.

— Зачем вы это сделали?— спросила она.— Это моя комната.

Удивительно, при ярком свете она была ослепительна, но во мраке она была еще лучше.

— Прошу прощения,— сказал я.— Как вам известно, я детектив, а у детективов свои привычки. Сколько раз вы были в комнате на последнем этаже?