– Далее я признаюсь, что стихи, полученные определенными личностями в трех отдельных случаях, были сочинены, напечатаны и разосланы мной. Их назначением являлось сообщение информации – посредством подразумеваемого смысла, – будто я убил Харрисона, Дрейера и Хиббарда и что в мои намерения входит и убийство остальных. Послания были напечатаны на пишущей машинке в нише курительной комнаты клуба «Гарвард», факт чего был выявлен Ниро Вулфом. На сем мои признания заканчиваются. Остальное является объяснением, которое я предоставляю по просьбе Ниро Вулфа.
Идея стихотворений, которая посетила меня после смерти Харрисона, поначалу была лишь одной из тех причуд, что занимают привычный к выдумкам разум. Я сочинил их. Они оказались хороши – по крайней мере, для одной цели, и тогда я решил разослать их. Постарался сделать так, чтобы детали вроде бумаги, конвертов и штемпеля не давали возможности доказать, что они были отправлены мной. Стихотворения сработали превосходно, даже выше моих ожиданий.
Спустя три месяца смерть Дрейера и сопутствующие ей обстоятельства предоставили мне еще одну возможность, перед которой я, естественно, устоять не смог. Данный случай оказался более рискованным, чем первый, поскольку я присутствовал в галерее в тот день, однако тщательный анализ убедил меня, что реальной опасности все же не существует. Я напечатал второе стихотворение и разослал его. Оно оказалось даже еще успешнее, чем первое. Нет нужды пытаться описать то удовольствие, которое я испытал, наполнив тревогой и ужасом высокомерные груди, что столь много лет кичились своей жалостью. Они называли себя Лигой искупления – о да, мне это было известно. Теперь наконец искупление по-настоящему и началось.
Если представлялась возможность, воздействие стихотворений я усиливал устными высказываниями, и в случае Эндрю Хиббарда сия практика оказалась более действенной, чем с кем-либо еще. Дело закончилось тем, что он настолько перепугался, что сбежал. Мне неизвестно, где он, и вполне вероятно, что он даже покончил с собой. Стоило мне узнать о его исчезновении, и я решил воспользоваться им в своих интересах. Конечно же, если бы он вдруг объявился, игра бы закончилась, но я и не рассчитывал растягивать данное предприятие до бесконечности, да и возможность была слишком хороша, чтобы ее упускать. Я разослал третье стихотворение. Результат последовал совершенно великолепный, и даже чересчур. Ранее я никогда не слышал о Ниро Вулфе. В тот вечер я нанес визит в его кабинет ради удовольствия лицезреть своих друзей и взглянуть на Вулфа. Я понял, что он проницателен и наделен интуицией и что мое развлечение, вероятно, подходит к концу. Моя жена попыталась произвести на него впечатление, но у нее ничего не вышло.
Можно было бы затронуть и прочие детали, но, уверен, объяснений им не требуется. Впрочем, хотел бы упомянуть, что мои показания на свидетельской трибуне относительно причин написания романа «К черту неудачников!», по моему мнению, явились превосходнейшим ухищрением, и Ниро Вулф со мной согласен.
Добавлю, что за литературные достоинства сего документа ответственности не несу. Он был написан Ниро Вулфом.