— Договор пришли заключать, верно? — спросил улыбчивый хозяин, однако имея в голосе особую нотку. Левой рукой он нетерпеливо поигрывал брелоками с часовой цепочки.
— А вы уже, верно, заключили? — невинно поинтересовался Розанов. — Кровью расписывались? Или как там у них полагается?
— Фу, варварство какое! Зачем же кровью, — вздохнул остзеец. — Те, кто за мной, любят кровь, но на улицах, а не на бумаге.
— Масоном быть нехорошо, — укоризненно сказал Боря. — Ужасно даже!..
— Профаны! — бросил с презрением остзеец. — Вы не умеете
— Для чего вам всё это нужно? — полюбопытствовал Василий Васильевич. — Жили покойно у себя в Риге…
— Я из Ревеля!.. — огрызнулся Линцбах. — Я создал философический язык. Когда на него переучится Россия, а за ней — весь мир, на планете установится единое царство, без границ и войн. Я спрашиваю: что лучше — всемирный язык или всемирная бойня? — трибунно возгласил Якоб Иоганнович.
— Заговорили лозунгами? Так ведь вы ради своего всемирного языка и устроите бойню, — сказал, презрительно улыбаясь, Розанов. — И почему-то всякий раз начинаете с России. Уж не отговорка ли ваша «всемирность»? Те, кто за вами, Россию хотят заглотить. Ах, оставьте при себе сказочки про общественную пользу. Вы не пользы ради философический язык насаждаете.
— Польза — понятие относительно, — поучительно произнёс Линцбах. — Кое-кому от моего изобретения выйдет польза. Те, кто за мной…
— Якоб Иоганнович, освободите Хлебникова, — твёрдо сказал писатель. — И сдайтесь властям.
— Позабыл, в каком углу дурак валяется, — издевательски произнёс главный чертёжник. — Вы походите, вдруг найдёте. А я тем временем составлю повинную в Охранное отделение, на имя начальника, Мартынова.
Василий Васильевич махнул спутникам рукой. Вместе они направились к двери, ведущей из холла в недра огромного здания Артели.
Линцбах достал серебряный колокольчик. На прерывистый звон примчались десятка три чертёжников с кляпами и зашли с фланга, остервенело размахивая руками и лягаясь. Флоренский вынул плётку и что есть мочи хлестал противников. Те мычали, заслонялись руками и медленно отступали. Их рвение поумерилось.
Линцбах возбуждённо крикнул ему через головы подручных:
— А вы, кажется, смыслите в
Вольский не зевал: сорвал раму колоколенки с шеи подвернувшегося чертёжника и со всей силы надел тому на плечи. Боря Бугаев отрабатывал на наскакивающих врагах приёмы Джиу-Джицы.
— Давай «сам на сам»! — прорычал Флоренский, заметив во вражеских рядах дюжего детину, который выстоял бы не то что против плётки — против дубины.
Подмастерье раздвинул собратьев и сделал шаг вперёд.
— Сейчас покажу малиновый звон! — зловеще сказал Флоренский и напружился в стойке кулачного бойца.
Детина тоже приготовил кулаки. Бойцы яростно столкнулись.
— Вот тебе благовест!.. — тяжко выдохнул Флоренский, завершив серию кулачных ударов.
Чертёжник не услышал его, последние несколько секунд стоял на ногах лишь благодаря получаемым от кулаков импульсам.
Началась всеобщая свалка. Компании удалось-таки выбраться и проникнуть в дверь.
— Дикирий и трикирий им в печень! — проревел Флоренский.
Лицо его пересекал багровый рубец от землемерной рулетки, которую один из чертёжников держал при себе наподобие зарукавного кистеня.
В узких помещениях сражаться было легче: враги подходили по одному-двое.
Навстречу мчался, наклонив голову и визжа, вооружённый циркулями чертёжник. За мгновение до столкновения Василий Васильевич сделал шаг в сторону, но совсем позабыл убрать трость. Споткнувшись, безумец полетел кубарем и, кажется, наткнулся на свои же иглы — завозился на полу, так и не смог встать.
Из-за поворота выпрыгнули с истошным кличем — должно быть, на философическом языке, — чертёжники, в каждой руке по делительному циркулю, раскрывая и закрывая их как огромные веера. Вольский отшатнулся — частокол острий безнадёжно продрал пиджак, не старый ещё. Чертёжник раскрыл веер, укрываясь за реечными решётками и следя за Вольским сквозь ромбические окошечки. Ухнул кулак с зажатой свинчаткой, треснули хрупкие реечки. Меньшевик стряхнул на бесчувственное тело надевшийся по локоть веер.
Боря отстал от друзей и его окружила дюжина противников — они бешено махали руками и ногами, и Бугаев размахивал конечностями с той же энергией, но более умело, поэтому буянов становилось всё меньше.
Чертёжники, с которыми далее столкнулись друзья, яростно размахивали перспектографными линейками — соединённые шарниром палки вращались и громко хлопали. Они перехватывали своё странное оружие из руки в руку, закидывали за спину и ловили другой рукой свободную палку, проделывая это с удивительной скоростью. А вслед за ними уже наступали подмастерья с винкельгаками наперевес. Эти линейки, имеющие чугунные перекладины на конце, придавали их обладателям вид молотобойцев.