Лик Архистратига

Монахи же начали исполнять какой-то ритуальный танец. Один людей двигался по часовой стрелке вокруг костра и греющегося на нём идола, другой против. Оба священнослужителя держали в руках шесты, к которым были прикреплены шёлковые полотнища, украшенные разноцветными ленточками и хвостами яков. На полотнищах китайскими иероглифами был написан какой-то текст, но европеец не мог сообразить, что это такое. Темп усиливался.

Чем же всё кончится, не предполагал никто из приезжих, приглашённых на мистерию посвящения их руководителя. Все члены экспедиции стояли неподалеку от костра, сбившись в кучку, как стадо баранов. В чём заключается мистерия – неизвестно. Европейца давно пора уже было помиловать, однако Фирт всё ещё стоял, перенося нестерпимый жар.

Вдруг бык открыл пасть, и клубок пламени окутал Германа с головы до ног.

Европеец поневоле отпрянул, но устоял всё-таки на ногах. Он уже почти совсем не мог дышать и ничего не видел. Только внутри сознания всё же сработал какой-то человеческий инстинкт самоспасения.

– Варги! Варги! – радостно закричали монахи.

А начальник экспедиции в следующую секунду резво спрыгнул с помоста, причём, такому прыжку позавидовал бы любой джейран, потому что европеец отпрыгнул довольно далеко и даже не сломал ноги, хотя упал, споткнувшись о камень.

Скорее всего, прыжок получился действительно из-за сработавшего вовремя инстинкта самосохранения. К тому же ни одного ожога на лице Германа не было, и его походный костюм нисколечко не пострадал.

– Ты прошёл мистерию посвящения, – поздравил его настоятель. – Можешь пойти отдохнуть.

– Варги! Варги! – снова закричали монахи.

– Чего это они? – не понял Герман.

– Остальные, прибывшие с тобой, тоже должны пройти мистерию посвящения, ответил настоятель. – Но тебе лучше всего отдохнуть, потому что праздник огня отнимает много сил.

Глава 8

Иван Кузьмич, бывший офицер бывшей Советской Армии, не верил ни в Бога, ни в дьявола. А верил он в приказы, в субординацию и уставную дисциплину. А как же в это не верить, ведь в давние времена сам Благоверный князь Александр Невский ввёл в войске обязательные уставные отношения, что неизменно помогло поколотить и шведа, и немчуру, да и сам Батый выказал русскому царю благоволение. А вспомнить хотя бы Суворова? Если бы не войсковая дисциплина, вовек бы русским через Альпы не перебраться. Но как сам фельдмаршал относился в походах к солдатам? «Орлы! Гвардейцы! Братья!», – любил обращаться к солдатам Александр Васильевич. И каждый солдат лично чувствовал себя братом Суворова. За такого командира и жизнь отдать не жалко.

В Советской Армии тоже внимание дисциплине уделяли, однако, незадолго перед отставкой Ивана Кузьмича в армии разброд начался. А всё оттого, что в уставные отношения проникли тюремные понятия, началось дедовство, салажничество и всё такое прочее. Как же в вонючем советском болоте дисциплине ужиться? Вот и скончалась она безвременно, утонула в беспросветной трясине. Остались ещё, конечно, хорошие командиры, именно на них Россия до сих пор и держится.

Ведь русскому мужику что надо? Обязательно кнут и пряник. Ну, пряник, положим, не обязательно, а вот без кнута жить шельмец не может. Житуха по понятиям – это тоже своего рода дисциплина, но очень уж анархичная. Где анархия, там сразу же хаос, за которым никогда победы не предвидится. Так жить могут только государственные думаки, занимающиеся прямо перед кинокамерами дешёвыми кулачными боями. Каждому из них великих побед хочется. А какой же ты мужик без победы? Срамота одна. Но за возрождающейся дисциплиной всё-таки возрождалась и армия. А как же иначе?

Выйдя в отставку, Иван Кузьмич ничуть не изменился: не записывался в отставные поэты или же в прозаические мемуаристы, как многие из его бывших сослуживцев. Мемуары-то – они легшее поэзии будут, но тоже относятся ко всяким там идеалистическим дисциплинам. А какая может быть дисциплина или порядок в мистике-идеалистике? Сплошной бардак, хаос то есть, анархия и никакой мистики не должно присутствовать ни в одной прозаической строчке, а тем более поэзии – в этом Иван Кузьмич был досконально уверен.

Поскольку ни в одном человеческом поступке не должно никогда присутствовать неразрешимых, туманных, а, тем более, несуществующих проблем, он всю жизнь особое внимание уделял реальной реализации задуманного и запланированного. Всякий, кому положено, должен делать только то, что положено и куда положено. Без соблюдения этих правил, вся дисциплинарная жизнь никуда не сгодится, а это непорядок.

Поэтому когда ему предложили в знак уважения, а, также учитывая многолетнюю безупречную службу, место заведующего в гохрановском кремлёвском запаснике, он принял это как должное, даже заслуженное. Служба, прямо скажем, не военного образца, но всё-таки настоящее дисциплинарное и с любой стороны просвечиваемое дело.