Лик Архистратига

Тем не менее, проникшая в организм влага, дала поток жизненной силы возвращавшейся с толчками крови в висках, вспышками радужных мыслей, возвратом к происходящему. Ведь где-то в Москве, в одном из залов Государственного хранилища материальных ценностей валяется его бессознательное тело. А, может, вовсе не валяется, потому как там он, вроде бы, сидел в кресле. Вообще-то в кресле сидел его приятель, отставной офицер. Или этот Иван Кузьмич ему просто приснился? Но если не приснился, то где же он сам? Жив ли?

С очень большим опозданием, временем в жизнь, Ефрем Милетин вспомнил, что надо было сразу, там же, в хранилище применить к общению с маской обыкновенную энергетическую рамку, с помощью которой можно было оградить мистические возможности ритуального предмета управлять петлями времени и человеческими судьбами. Уж точно инфернальная рожа не успела бы наделать столько глупостей и не пришлось бы сейчас глотать раскалённый песок, разбавленный несколькими глотками мутной воды.

В оживающем сознании возник импульс: нет! не удалось маске полностью овладеть ситуацией! Кажется, Милетин ещё успел походить вокруг проклятой разрисованной деревяшки водружённой на бюст Алексея Николаевича Толстого с энергетической рамкой. Успел? А не всё ли равно. На Руси издревле говорили: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Только как узнать, за тот ли гуж взялся и то ли они с Окурком вытворяют? Не придётся ли жалеть об этом приключении всю оставшуюся жизнь, если она ещё осталась? Теперь Ефрем полностью понимал откровения старцев, отговаривающих от сраженья с лукавым в одиночку. В одиночку? Так их же двое было. Или второй всё-таки приснился?

Но тут, в караване, живые, настоящие живые люди, которые не дадут умереть от жажды, не позволят пустыне слизать навсегда живого человека. Снова вцепившись обеими руками за вместительный бурдюк, он глотал, глотал, глотал драгоценную влагу. Обеими руками до посинения в жилах, вцепившись в сшитое из верблюжьей кожи хранилище для воды, которое, к счастью, уже никто не старался отнимать, Ефрем всё же сумел утолить жажду. Вернее, убедить себя, что это так. Но отпустить бурдюк в этот раз так и не смог — руки отказывались слушаться и выпускать самое богатое богатство человека.

Только после очередного промачивания завялившихся на солнце собственных внутренностей, Милетин начал понемногу оживать. Оглядев обступивших его погонщиков, почему-то похожих друг на друга как две капли воды, он посмотрел, наконец, на караван. А точнее на одного из верблюдов, стоящего неподалёку, убранного богатой сбруей в самоцветах, с укреплённым на спине меж горбами паланкином тончайшего красного шёлка, расшитого золотой канителью. Это был даже не паланкин, а миниатюрный шатёр, какие раскидывают на спине верблюда или слона для великих раджей, шахов, султанов.

Полог шатра откинулся, и Ефрем с содроганием увидел свою старую знакомую. До печёнок его доставшая ритуальная маска издевательски улыбалась раскрашенными ярким кармином губами с лица, нацепившего её человека.

Человека? Или архистратига демонических сил? Вот в этом Ефрем очень сомневался, потому как человек никогда не пойдёт на поклон к Бафомету. [57] Одевший маску, сидел в индусской позе лотоса, скрестив ноги. С плеч у него ниспадали складки черной атласной одежды с золотыми застёжками в виде шестиконечных звёзд на плечах. Он пальцем поманил Ефрема к себе. Караванщики тоже заметили, что чёрный господин подзывает найдёныша пустыни и помогли тому подняться.

— Входи, — человек подал знак и один из погонщиков развернул перед Ефремом складную лестницу.

Милетин всё также, не выпуская из рук верблюжий бурдюк с водой, попытался подняться в шатёр подзывавшего его господина, но несколько раз срывался и падал лицом в отвратный горячий песок, пребольно ударяясь при этом о металлическую лестницу, будто кто-то невидимый преграждал ему путь. Только экстрасенс плохо ещё соображал после перенесённого приступа жажды. Лишь мысль, что подняться в шатёр надо, надо обязательно, не оставляла его, свербела в голове запечным сверчком. Поэтому Милетин упрямо повторял попытку снова и снова, пока не добился своего. Ведь каждый человек сам принимает выбор, на то он и человек.

Внутри шатра поражала прохладная атмосфера, будто где-то был спрятан кондишен или озонатор и поддерживать прохладу в шатре не мешал даже открытый полог. Ефрему сразу стало легче. Он внимательно старался разглядеть хозяина маски. Тот ничуть не смущался. Можно сказать, разглядывание в упор ему приходилось по вкусу, хотя лицо своё всё равно не показывал. Во всяком случае, от индусской богини смерти Кали, разгуливавшей в храме в такой же маске, он отличался самым главным — был настоящим, ощутимым и живым, а не деревянной скрипучей статуей.

— Ты хотел знать Истину? — глаза человека сверкнули из-под деревянной маски холодным знакомым блеском.