Лик Архистратига

Иван Кузьмич встал с кресла, осторожно, уже ни каким не парадным шагом, а скорее боясь нарушить покров тишины стуком каблуков, подошел к гранитному постаменту. Вдруг откуда ни возьмись, в его левой руке блеснула сталь кортика, и отставной офицер полоснул воздух над головой гипсового бюста писателя. Снова послышалось шипение, и ещё одна змея уже рассечённая сталью кортика надвое шлёпнулась у стены.

— Ничего себе! — автоматически повторил Ефрем. — Вы, Иван Кузьмич, я вижу, знаете, с кем имеете дело. Мне не придётся объяснять что нужно для работы и зачем?

Начальник молча кивнул, подошёл к трупу змеи, рассечённой надвое, потрогал носком сапога мёртвую рептилию и снова обернулся к экстрасенсу:

— Вы знаете, Милетин, а ведь это горная гадюка.

— Ну и что? — не понял Ефрем.

— Что-что, — проворчал Иван Кузьмич. — Это единственная крайне активная и очень ядовитая змея на Земле. В горах такая тварь делает прыжок на подвернувшееся живое существо, наносит укус. Животное или человек через несколько секунд сыграет в ящик, а змея напивается ещё тёплой крови убитого, тут же рожает несколько змеёнышей и умирает. Что поделаешь, у неё такое развитие.

— Интересно. Но откуда вы всё это знаете? — поинтересовался Ефрем. — Я, например, никаких животных, кроме своей домашней кошки не знаю. Даже ни разу в жизни не наблюдал знаменитых кошачьих совокуплений, хоть об этом мало кто не говорит между делом. А тут змея, да ещё какая!

— Кошка говорите? То есть, никаких домашних животных, кроме кошки, не признаёте? — Иван Кузьмич немного задумался и почти серьёзно, с задорной искоркой в глазах, взглянул на собеседника. — А знаете, Ефрем, я вам на сегодняшнюю ночь прозвище придумал: Котёныш. Не будете возражать? Если прозвище понравится, можете оставить его на всю оставшуюся жизнь.

— Котёныш? Как знаете, — пожал плечами Ефрем. — А зачем это? У нас в России прозвища давно уже не в моде, разве что среди всякой там блатной или тюремной братии.

— Вы неправы, — утвердительно сказал Иван Кузьмич. — Всегда на Руси существовали домашние ласковые имена. Их называли рекло. Так вот, было домашнее рекло, а второе имя давали при мистерии крещения, о котором знать никому было нежелательно, потому как имя человека может быть чёрным магом использовано. В общем, человек всегда имел несколько имён, по которым вырастал его характер. Разве это плохо? Иногда даже самому интересно взглянуть на себя со стороны. Помогает. Что же касается меня, видите ли, мне один из моих близких знакомых однажды тоже мне прозвище с лёгкой руки приклеил — Окурок. А потом мне самому понравилось, как ни странно.

— Вы?! Окурок?! — весело засмеялся Ефрем. — В два метра ростом! Хорош окурочек, нечего сказать!

— Вот именно, — кивнул Иван Кузьмич. — Вы будете Котёнышем, потому что первая гадюка не смогла вас укусить. Сделайте одолжение, примите на сегодня отличающее вас прозвище.

— А ведь верно, — сразу посерьёзнел Милетин. — Вы убили одну из этих оживших змей, так что это никакие не воображаемые образы. Подумать только, посредине Москвы редкие горные гадюки! Красота!

Он тоже подошёл к разрубленной змее, но трогать её башмаком не стал. Мало ли какую каверзу могла подкинуть маска? Допустим, ожившая деревянная змея могла ещё не совсем подохнуть и нанести смертельный укус, как Вещему Олегу. 

Глава 11

Собственно, как князь Олег прибил щит на ворота Царьграда, про это вспоминают гораздо реже, чем про его смерть от укуса гадюки.

Размышляя таким образом на несколько отвлечённые темы, Милетин взглянул на ритуальное изображение ритуальной религии и ему показалось, что деревяшка тоже ритуально улыбается, мол, все наши встречи ещё предстоят этой ночью и никто ещё не укрывался безнаказанно от воли мистической маски.

— Ну что же, Котёныш, так Котёныш, — пробормотал Ефрем. — Это даже неплохо и оригинально.

Иван Кузьмич оглянулся в сторону монитора и ещё раз обалдел. Оттуда, прямо с экрана на него надвигалось пространство, которое росло, увеличивалось, охватывало всё существующее пространство вокруг. А, может, просто он сам превращался в карлика, гуляющего по лесному нагорью? Во всяком случае, пространство, появившееся с экрана компьютера, проглотило Окурка как удав подвыпившего кролика. Потом возникшая подушка плотного воздуха разорвалась на тысячи молекул под звук тоже ритуальной порванной струны и тут же соединилось с утраченными звуками, ударив Ивана Кузьмича по вискам звуком этой порванной струны, очень похожим на пинок прохорем по копчику, а вовсе не на струнную музыку.