Лик Черной Пальмиры

Разговору молча внимал Ефим – перебивать он, конечно же, не решался.

– Я вижу, ты домой хочешь, – обратился Лайк к Шведу. – Езжай, отлежись. Платон! Через вокзал, пожалуйста!

И – тише:

– Николаевский как раз через сорок минут.

– Спасибо, – пробормотал Швед. Домой ему и правда хотелось.

Киев проплывал за тонированными окнами.

Перед вокзалом Швед пожал протянутую шефом руку, кивнул Ефиму и вышел.

– Я найду тебя через недельку, – сказал Лайк. – Будет большой разбор полетов.

– Угу. Пока.

Дверь почти бесшумно захлопнулась, и лимузин укатил.

Последние часы Шведа захлестнуло странное и не очень приятное чувство ненатуральности происходящего. Наверное, он просто устал. А может, только утром развоплощенный Питер высосал из него слишком много моральных сил. Возможно. Все возможно.

Не хотелось ничего – даже морочить публику на вокзале. Вместо этого Швед честно выстоял очередь у кассы и взял билет обычным порядком, будто и не Иной.

На николаевском поезде редко ездят в СВ, поэтому билеты есть всегда. На всякий случай Швед взял два билета – а то еще попадется какой-нибудь докучливый попутчик…

Купив в дорогу неизменной «Оболони», Швед засел в купе. Он чувствовал, что скоро просто свалится и заснет. Однако предстоял еще один разговор – с тем, с кем Швед меньше всего ожидал.

Спустя примерно полчаса и двух бутылок «Соборного» в дверь очень корректно и вежливо постучали.

– Да! – недовольно отозвался Швед, полагавший, что это какие-нибудь торговцы газетами или, может быть, проводница.

Дверь уехала вбок, и на пороге возник моложавый парень, бесспорно – Иной.

– Добрый вечер, Дмитрий, – доброжелательно поздоровался гость. – Пожалуйста, пройдемте со мной, с вами хотят поговорить.

– Кто? – удивился Швед.

– Сейчас узнаете.

Парень обезоруживающе улыбнулся, что Шведу крайне не понравилось: гость был Светлым.

Но идти все же пришлось.

Войдя в купе через одно от своего, Швед форменным образом оторопел: за столиком сидел не кто иной, как Шиндже, Судья Мертвых.

– З… Здравствуйте… – пробормотал обескураженный Швед.

– Здравствуйте, молодой человек. Садитесь… Вот вы, значит, какой. Громовержец с подсвечником.

Швед осторожно присел на полку почти напротив Шиндже.

Тот выглядел очень буднично – пенсионер пенсионером, только сетчатую шляпу свою снял, сейчас она висела на крючке над выключателем. Парень-Светлый, к слову, в купе входить не стал – остался снаружи и затворил дверь.

Шиндже некоторое время внимательно изучал Шведа, тот даже смутился.

– Да, – вдруг сказал Шиндже, как выяснилось – отвечая на незаданный вопрос, – Озхару придется уйти из Дозора. Собственно, в данный момент он примеряет балахон инквизитора.

Швед озадаченно взглянул на старого Иного:

– Озхара берут в Инквизицию?

– А почему нет? Совиная Голова не имеет привычки разбрасываться ценными кадрами. И девочку тоже, скорее всего, возьмут – когда закончится расследование.

– Но… Озхар ведь предал Тьму…

– Какое до этого дело Инквизиции? – пожал плечами Шиндже. – Тьма, Свет… Все это – не более чем условности. Свет легко становится Тьмой, когда начинает преследовать собственные интересы.

– А Тьма?

– А Тьма так же легко становится Светом, когда не преследует свои. Просто интересов у Иных, помимо своих собственных, куда больше, нежели у обычных людей.

– А Инквизиция…

– А Инквизиция просто следит, чтобы этот раскрученный волчок не прекратил вращаться. Если прекратит – упадет, и это будет действительно страшно. Только это и держит Инквизицию, а через нее и Дозоры, на плаву. Если так называемое добро прекратит сражаться с так называемым злом – мир закончится. Просто закончится, как фотография, застынет. Инквизиции интересно, чтобы мир выжил. А кто в текущий момент именуется добром, кто злом – какая разница? Вопрос только в том, чтобы волчок вращался, а так называемая борьба – происходила. Ты поймешь это… потом. Когда повзрослеешь. И если тебе покажется, что волчок падает, – станешь инквизитором.

Швед интуитивно почувствовал, что сейчас время задавать любые вопросы, – Шиндже ответит.

– Почему же вы инквизитором так и не стали?

– Потому что я уже достаточно взрослый, дабы понять: этот волчок никогда не упадет. Он просто не умеет падать. И когда ты в очередной раз повзрослеешь, когда поймешь, что волчок не падает, ты уйдешь из Инквизиции.

– Куда?

Шиндже тихо засмеялся, запрокинув голову.

– К следующему волчку. Он ведь в мире Иных далеко не один. Мы живем в относительном равновесии. Но идеал – это не равновесие, а гармония. Я думаю, ты чувствуешь разницу, Дмитрий по прозвищу Швед. Ладно, иди, спи, я увидел все что хотел. Прощай.

– До свидания, – пробормотал Швед, вставая.

Этот эпизод стал достойным завершением калейдоскопической ночи и последовавшему за ней такому же дню. Швед добрался до купе, рухнул на полку и действительно крепко уснул. Мертвецки.

Примерно в это же время в «Виктории» Лайк и Симонов допивали вторую бутылку «Кутузова».

– Значит, порешили Черную Пальмиру, – довольно заметил Симонов, разливая коньяк по шарообразным бокалам. – Жаль, без меня.

– Черная Пальмира еще покажет свое лицо, Игорь, – угрюмо напророчил Лайк. – Вот увидишь.