Лик Черной Пальмиры

«Почему люди вообще стремятся друг к другу? Ведь одиночество выгоднее и надежнее. Одному проще – не нужно ни о ком заботиться и не нужно ради одних близких предавать других близких…»

«Почему, зная это, многие тем не менее сами лезут в неволю, подставляют шею под ярмо отношений и вязнут, вязнут в этом коварном болоте, откуда выход только через боль, душевную пустоту и разлуку?»

«Почему одни охотно загребают жар для других, хотя прекрасно сознают, что их цинично используют?»

«Чем Иные в принципе отличаются от людей, если позволяют себя так цинично использовать?»

Отвечать Швед даже не пытался. Вопросы падали в пустоту один за другим; падали, чтобы отдаться эхом в чьих-нибудь душах. А мир оставался таким же неправильным и несправедливым, каким представлялся в далеком детстве, когда кому-то позволено почти все, а прочим – только то, что делать меньше всего хочется. Желанное же, по обыкновению, под запретом. Почти для каждого – исключение составляют лишь те, кто менее всего этого заслужил.

Потом Швед решил, что ноет и жалуется, и расстроился еще сильнее. А заодно решил изгнать из головы вообще все мысли до единой и просто раствориться в музыке. Тем более что на затянутой дымкой земле проступили привычные контуры древнего Киева, а в наушниках зазвучала хорошо знакомая песня.

Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней —
Город в дорожной петле,
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом – желтый дым,
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды
По имени Солнце…

Самолет заруливал на посадку. Облаков было немного – во всяком случае, не настолько много, чтобы, взглянув в иллюминатор, Швед не мог рассмотреть город. А кто-нибудь там, внизу, так же легко мог задрать голову и разглядеть над Днепром серебристую птицу.

И две тысячи лет – война,
Война без особых причин.
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин…

Эта война почти незаметна. Вот, к примеру, многие питерцы узна́ют о событиях последних недель? О стычке на Марсовом поле и курьезном пленении Ямайца? Ой, немногие…

…И согрета лучами Звезды
По имени Солнце…

Звезда по имени Солнце заглядывала в иллюминаторы лайнера, бросала подвижные зайчики на обшивку, на противоположные ряды кресел. Пассажиры жмурились.

И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имен.
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон,
И упасть, опаленным Звездой
По имени Солнце…

Неправда, Виктор. Города помнят и слово «да», и слово «нет». Они вообще многое помнят. Скорее всего, ты это знал. Иначе почему не спел обычным людям четвертый куплет? Тот, который теперь доступен лишь в сумраке?

И вот город зажигает огни,
Огни – это наши глаза,
Город знает нас в ясные дни,
Город помнит нас даже в слезах.
И за эти две тысячи лет
Он к огням наших глаз привык,
Он не делит на своих и чужих,
Для него мы все только на миг
Задержались под светом Звезды
По имени Солнце…

– Вставай, – Лайк похлопал Шведа по плечу. – Прилетели.

Швед выключил плеер и снял наушники.

Их встречали Ефим с Платоном Смерекой. Уже в лимузине Лайк, по сложившемуся обычаю со стаканом вермута в руке, подозрительно отстраненно поинтересовался у Шведа:

– Ты сам-то хоть понял, что натворил?

– В каком смысле? – решил уточнить Швед. А то мало ли что Лайк имеет в виду.

– Ты ведь Ямайца опозорил на весь мир. Уделал его без магии.

Швед насупился:

– А что мне оставалось?

Опорожнив одним глотком сразу полстакана, Лайк задумчиво прокомментировал:

– Между прочим, ты единым махом подвел черту под одним из старых теоретических споров. Кое-кто долго ратовал за неполное погружение в сумрак. Так действительно и магией пользоваться можно, и силы не настолько теряешь. Но зато любой, даже простой человек, не Иной, может без труда хватить тебя по затылку чем под руку подвернется.

– Шеф, – угрюмо спросил николаевец. – Я что-то не пойму, ты меня осуждаешь или же одобряешь?

Шереметьев подавил глубокий вздох:

– Взять Ямайца без грохота и потерь ты, безусловно, помог. Так что скорее одобряю.