Лик Победы

Дождь времени тоже зря не терял. Одолев плащ, он добрался сначала до камзола, потом до рубашки и, наконец, до спины. Ледяные струйки побежали вниз по позвоночнику, слегка подзадержались у пояса и ринулись вниз, в сапоги. Позапрошлой весной теньент Давенпорт сопровождал в Урготеллу экстерриора, но тогда было сухо и над трактом плыл запах цветущих кустов. Рафиано шутил, что они едут Рассветными Садами, а теперь он даже не в Закате, а в болоте. Здешние жители недаром осенью сидят дома – по такой погоде не торгуют и не воюют, хотя с Алвы станется. Топи Ренквахи были пострашней, а их прошли, и правильно сделали!

Снизу брызгало, сверху лило, со всех сторон дуло, но спать все равно хотелось. Из-за завтрака. Нечего было поддаваться на совместные уговоры пустого брюха и веселой трактирщицы – голод отгоняет сон лучше холода. И еще он отгоняет подлые мысли о том, что ты не сделал всего, что мог. Подумаешь, пристрелил одного предателя на глазах короля, король-то все равно в лапах предателей.

Нельзя сказать, что Чарльз Давенпорт боготворил Фердинанда, скорее уж наоборот, но это был его король, он ему присягал, и потом, есть средства, которые делают мерзкими любую цель. Теперь теньент не сомневался – Октавианская ночь, от которой засевшие в казармах вояки не отмылись до сих пор и не отмоются никогда, была таким средством. Разоренная Вараста была таким средством. Ложь на Совете Меча, когда Фердинанду врали в глаза, а тот слушал, кивал, верил, раздавал титулы и чины, была таким средством.

Больше всего на свете Давенпорту хотелось отправить изменников к Леворукому, и он знал, с чего, вернее, с кого начнет, когда вернется. С генерала Морена, будь он неладен!

Чарльз со злостью рванул повод, мерин Каштан укоризненно хрюкнул, и теньенту стало еще тошнее. За подлости надо спрашивать с подлецов, а не с безответной скотины. И он спросит, только сперва разыщет Ворона и расскажет ему все. И то, что случилось, и то, чего теньент Давенпорт не видел, но о чем догадывался. Если Алва захочет, пусть вешает его хоть за шею, хоть вверх ногами, как во время Октавианской ночки. Потому что Франциск, когда писал свой кодекс, был прав. Недонесение о государственной измене – преступление, которое нельзя прощать. Потому что знавшие и молчавшие открывают ворота смертям. Чужим, между прочим…

Чарльз Давенпорт привстал на стременах, вглядываясь вперед: ничего и никого, хотя с пути он не сбился. Тут и не собьешься – дорога обсажена изгородями из барбариса, за которыми мокнут облетающие сады. Дорак славен своими вишнями и своим спокойствием. Если у Кольца Эрнани еще поговаривали о безобразиях во Внутренней Эпинэ, а на дорогах нет-нет да и появлялись драгуны, то здесь царила полная тишь. Что думали местные власти и думали ли, Чарльз не знал, однако немногочисленные разъезды объезжал старательно. Отчитываться перед каждым он не собирался, но то, что Талиг дрых, словно перебравший гуляка, не замечая ни воров, ни грабителей, радости не внушало.

В серой полосатой мгле замаячило нечто темное и высокое. Теньент не сразу сообразил, что это деревья. Знаменитые на весь Талиг ундовы ивы полоскали в подступившей к самым корням воде ветви, покрытые мертвыми листьями, отчего-то облетавшими лишь весной. Теньент придержал мерина, стянул правый сапог, вылил скопившуюся воду, взялся за левый. Дуплистые гиганты нагоняли тоску, но по такой дороге галопом не поскачешь. Чарльз хмуро послал коня вперед, и Каштан вновь поплюхал по бабки в мутной жиже, но ни впереди, ни сбоку ничего не менялось.

Снова, несмотря на холод и дождь, захотелось спать. До тошноты и головной боли. Старые ивы безнадежно и глухо шумели, их жалобы мешались с причитаниями дождя и хмурым ворчанием реки. Скользкий повод так и норовил вырваться из рук, промокшая одежда не грела, а терла. Чарльз еще сознавал, на каком он свете и куда и зачем едет, но остальное заволокла бурая муть, из которой появлялись и в которой тонули чужие лица. Иногда знакомые, иногда нет. Ансел, Морен, Фердинанд, Рокслеи… Что сейчас с Анселом? Отправился в Ноймаринен или свернул к фок Варзов? И догадался ли кто-нибудь послать весточку Савиньяку?

Каштан неудачно шагнул, провалился в яму, с ног до головы окатив всадника ледяными брызгами, и визгливо заржал. Чарльз вздрогнул, но потом сообразил, что дурень не был боевым конем и помалкивать его не приучили. Ну и Леворукий с этим сокровищем, завтра или послезавтра он его сменит. До Урготеллы денег хватит, а после решать Ворону.

Глава 11 Новая Эпинэ

399 год К.С. 5-й день Осенних Волн

1

Любопытно, откуда трактирщики берут названия? Вечером был «Филин-девственник», утром «Лев и рога», а сейчас «Лунный заяц». А он еще придирался к милым доракским «Баранам».

Марсель Валме с сомнением оглядел придорожное заведение с зеленым чудищем на вывеске. С одной стороны, они с Герардом честно заслужили полдник, с другой – смерть от голода им пока не грозила.