Читаем Лик пустыни полностью

Таких самосадочных озер, дающих нам различные соли, в пустынях, особенно приморских, не мало, и солями мы смело могли бы снабжать население всего мира.

В Приаральских Кара-Кумах высокие пески чередуются с супесчаными понижениями.

Как-то, проезжая по пескам, мы вдруг услышали совершенно неожиданный для пустыни стрекот конных косилок. Откуда? Как можно косить машинами на косогорах песчаных бугров? Проехав немного, мы увидели, что пески резко обрываются, а в ровной супесчаной "лощине", действительно, на нескольких косилках, запряженных лошадьми и верблюдами, идет сенокос, а вдали уже стоят аккуратные стога сена! Когда мы спустились с песков, то еще больше удивились, увидав высокий травостой, который больше всего был похож на хлебное, поле. Ровные, довольно густо стоящие стебли были увенчаны тонкими колосьями: это был лучший злак наших северных пустынь и пустынных степей - пырей сибирский. Недаром в таких местах даже на картах встречаются теперь надписи "сенокосное угодье". Траву эту колхозы заготовляют в большом количестве как прекрасный страховой корм на зиму, а передовые колхозы специально сеют ее, хорошо обогащая песчаные и супесчаные пастбища. Этот злак, несомненно, найдет себе самое широкое распространение и будет основой улучшения громадных пространств песчаных пастбищ. Тому же колхозу, который вел здесь сенокос, принадлежит и несколько участков посевов проса и бахчей на близких грунтовых водах (см. "Земледелие в пустыне"). Пройдет несколько лет, и, без сомнения, по участкам с близкими грунтовыми водами появятся здесь фруктовые сады.

Проехав несколько километров от сенокоса, мы попали в центральный поселок колхоза имени В. В. Куйбышева. Была горячая пора осеннего ремонта. Здания школы, правления колхоза и зимние дома колхозников обмазывались заново глиной, белились, штукатурились, красились. Через неделю животноводческие бригады должны были прийти с отдаленных участков сюда, на зимние пастбища. Одновременно должны были начаться занятия в школе. Как-то по-новому сочетался окружающий ландшафт пустыни с аккуратными рядами черных лакированных ученических парт. Население жило еще по-летнему, в кибитках. Ане часто приходилось бывать в казахских кибитках в самых различных районах и на протяжении многих лет. Как неузнаваемо изменился за эти 23 года весь быт и уклад! Как будто бы та же кибитка, в которой нередко приходилось ночевать, растянувшись на войлоке, постланном поверх конских шкур, и укрывшись старым овечьим тулупом. Быстро погасал костер, разложенный посреди кибитки, и со всех сторон начинало дуть. Козлята, привязанные здесь же в кибитке, то начинали блеять над ухом, то наступали на ноги. Несложная утварь, общая деревянная миска, общая ложка, одежда из овчин и домотканных материй, все это уносило куда-то в даль веков, в тяжелое и суровое утро человеческой культуры.

А сейчас, входя в кибитку, я невольно остановился на пороге, не решаясь в нее вступить. Я был в сапогах, а передо мною оказалось тс, чего я меньше всего мог ожидать, - какая-то подчеркнутая опрятность и сверкающая чистота, которую редко встретишь даже в городской квартире. Новая никелированная кровать с пружинным матрацем была полускрыта под белым кисейным пологом, обшитым оригинальными, кружевами. Красивые тканые полосы, стягивающие кибитку, были богато обвешаны кистями. Белый войлок, ковры и подушки, устилающие пол кибитки, сочетались с посудным шкафчиком, книжной полкой и патефоном. Две казашки в шелковых платьях, сидя на полу на коврах, шили на ручной швейной машине, стоящей здесь же на полу. Они поздоровались с нами на чистом русском языке и по обычаю усадили нас на почетные места; пока хозяин кибитки расспрашивал нас о цели приезда, казашки, оказавшиеся женой и сестрой нашего хозяина, моментально приготовили угощение, состоящее из кумыса и вкусного печенья, и приняли самое деятельное участие в общем разговоре. Вскоре мы узнали, что хозяин заведует одной из колхозных ферм, а сестра его - учительница в колхозе. Когда я сказал, что мне странно здесь в песках, вдали от города, видеть такую подчеркнутую чистоту и опрятность, они рассмеялись: "Наоборот, когда мы учились в Алма-Ата, то, увлеченные учебой, театрами, библиотеками, мы не очень обращали внимание на обстановку нашей комнаты. Здесь же, в песках, особенно хочется окружить себя уютом! А потом, знаете, по правде говоря, теперь как-то вошло в наш колхозный быт своего рода соревнование: не только кто лучше работает, но и чей дом опрятней".

Конечно, люди бывают разные, и многим безразлично не только, как обставлено их жилище, но и чем и как заполнена их жизнь. Но важно, что такой кибитки и таких людей не было и не могло быть раньше - в доколхозное время. Такая жизнь могла родиться только в наш великий сталинский век, и она пришла в каждую кибитку и в каждый дом!

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Четыре социологических традиции
Четыре социологических традиции

Будучи исправленной и дополненной версией получивших широкое признание критиков «Трех социологических традиций», этот текст представляет собой краткую интеллектуальную историю социологии, построенную вокруг развития четырех классических идейных школ: традиции конфликта Маркса и Вебера, ритуальной солидарности Дюркгейма, микроинтеракционистской традиции Мида, Блумера и Гарфинкеля и новой для этого издания утилитарно-рациональной традиции выбора. Коллинз, один из наиболее живых и увлекательных авторов в области социологии, прослеживает идейные вехи на пути этих четырех магистральных школ от классических теорий до их современных разработок. Он рассказывает об истоках социологии, указывая на области, в которых был достигнут прогресс в нашем понимании социальной реальности, области, где еще существуют расхождения, и направление, в котором движется социология.Рэндалл Коллинз — профессор социологии Калифорнийского университета в Риверсайде и автор многих книг и статей, в том числе «Социологической идеи» (OUP, 1992) и «Социологии конфликта».

Рэндалл Коллинз

Научная литература