Лик зверя

Кто-то пытался убить меня? Почему? С какой целью? Может быть, я встал у кого-то на пути?.. Связано ли это как-то с убийствами Лайкотиса и Бертона?.. Пожалуй, да. Кому-то не выгодно, чтобы я распутывал это дело. Значит, убийца все время где-то рядом? Стоит ухватиться за ниточку, потянуть, и весь клубок размотается. Возможно, убийца утром здоровается со мной, улыбается, шутит, а я даже не подозреваю, кто он на самом деле. Кто?..

Вдруг я вспомнил про список, полученный от Шульги. Еще днем я обратил внимание на то, что в нем присутствует имя Ли Лин. Она была на радиостанции в день убийства. Зачем? Простое совпадение, или?.. Я попытался вспомнить указанное в списке время выхода ее в эфир. А вдруг это действительно она? Лин вполне могла узнать, что я взял у Шульги этот список. Ведь узнала же она раньше меня о причинах смерти Бертона!

— Сид! — снова позвала Светлана.

— Что?.. Почему ты решила, что я не сплю? — испуганно спросил я.

— Я заметила… по твоему дыханию, — ответила она, как бы извиняясь. — Я не хотела тебе мешать… Сид, мне страшно! Давай улетим обратно на Землю!

— Ты хочешь вернуться на Землю?

Я взглянул на нее. Она выпустила мою руку. Ложась на бок, встряхнула головой, отбрасывая назад волосы. Посмотрела на меня.

— Хочу, очень хочу! — прошептала она.

Ее темное лицо склонилось надо мной, и я почувствовал ее взволнованное дыхание.

— Любимая моя, это невозможно…

— Я знаю! — перебила она меня. — Но я не могу, не могу больше оставаться здесь! Нет, ты не думай, я не боюсь трудностей. Я просто устала.

— Это пройдет, — заверил я ее. — Нужно только захотеть.

Она покачала головой.

— Последнее время я стала все больше тосковать по нашему Максиму. Как он там, без нас?

— Но ведь и раньше мы видели его не чаще нескольких раз в месяц, — возразил я. — И тогда ты считала это нормальным.

— Считала, — согласилась она. — Но тогда мы были с тобой на Земле! А теперь мне кажется, что он где-то очень далеко, на другом конце Вселенной, и нас разделяют годы и годы полета светового луча! Я даже зримо представляю, как этот луч упорно пробивается сквозь тьму и холод и не может достичь Земли… Понимаешь, Сид, не может!

— Ты зря так беспокоишься о нем, — сказал я. — Мальчик совсем уже взрослый, и он под надежным присмотром опытных воспитателей. В коллективе своих сверстников ему лучше. Поверь, он гордится тем, что его родители работают на малообжитой планете в другой солнечной системе. Он так прямо и сказал мне, когда мы виделись в последний раз: «Пап! Знаешь, вчера мы с ребятами спорили о том, где работать важнее для общества. Я им сказал, что вы с мамой улетаете на Терру, так они меня потом весь день расспрашивали про вас. Я им все рассказал, и если бы ты видел их лица!» Он так и сказал. Ты же знаешь, у малышей считается престижным, если родители работают на освоении новых миров.

— Знаю, — грустно вздохнула Светлана. — Он и мне об этом рассказывал. И все же, Сид, я его мать, и я не могу не беспокоиться за своего ребенка. Раньше во мне этого не было… или я просто не замечала в себе этого чувства? Это что-то очень древнее и животное! Иногда я мечусь, как затравленный зверь, переполняемая этим необузданным чувством… Я читала о таком в старинных книгах, но мне казалось, что общество воспитало нас по-иному. С детства нас учат стремлению к духовному совершенству и самосознанию. Не эгоистичное «я», а многоликое «мы», слитое из тысяч и тысяч индивидуальных «я»! Как капля, растворяющаяся в океане. Без него она высохнет и перестанет существовать, но и океан обеднеет, не будь этой капли, станет не столь полноводным. Высшие ценности нашей жизни — любовь к ближнему и долг перед обществом. Любовь одухотворенная и прекрасная — не ощущение вседозволенности, а сознание ответственности за свои поступки, без которого невозможна истинная любовь. Я считаю общественное воспитание в этом русле очень мудрым. Правда, пока еще мы не достигли желанного совершенства, но мы на пути к нему и добьемся этого, обязательно!

Светлана приостановилась, словно обдумывая сказанное. Я внимательно слушал ее, стараясь не упустить ни одной мысли. Впервые за восемь лет нашей совместной жизни она говорила со мной так предельно откровенно.