Лихие. Авторитет

— Пока бумаги не придут, посидите, — парень сверлил его мертвым взглядом. — Тут сейчас серьезные дела заворачиваются, а ты только мешать будешь. А если у тебя какие-то сомнения остались, слушай сюда, — крупного, кряжистого мужика играючи приподняли за ворот. — Будешь дурить, умрешь. И ты, и все, кто сейчас за этой дверью. Тут пацаны подежурят. Если чего надо будет, их курсанешь. Понял?

— Понял, — убитым голосом ответил эсбэшник и зашел в квартиру. Он прижался спиной к двери, сполз вниз и сел на пол, пытаясь удержать в груди заполошно бьющееся сердце. Еще никогда в жизни ему не было так страшно.

* * *

— Ну, в общем, он всосал, — доложил Штырь. — Но около него трое день и ночь дежурят. И балкон пасут, и подъезд. Один на кортах постоянно у двери сидит. Он, сука недоверчивая, каждые пятнадцать минут в глазок зырит.

— Дежурьте, — сказал я. — Он на тебе! Не дай бог, волну поднимет. А пока поехали в управление. Надо с директором потолковать.

Зрелище, которое встретило нас около заводоуправления, радовать не могло. Вокруг клубился народ. Такое ощущение, что все бросили работу и вывалили на улицу. Люди орали и махали руками, видимо, обсуждая результаты аукциона. И они были весьма злы. Кто-то умело заводил их, превращая в единую силу. Дело за малым. Осталось бросить спичку, и толпа вспыхнет, как порох. Правильно, ох и правильно я решил не дожидаться результатов конкурса. К руинам приедешь, пожалуй, пока все бумажки в Москве справят. И нас тут пока не ждут. Думают, что мы приличные люди, и будем чтить закон, позволив им тут организовать оборону и утопить прошедший аукцион с судах, апелляциях и кассация. Ну, конечно! Именно так все и произойдет!

Здание производственного объединения, бывшего филиала «Главтюменнефтегаза», которым и была совсем недавно нефтяная компания, оказалось простой невзрачной панелькой на три этажа. Никакого помпезного офиса тут еще никто не построил, ведь нефтянка страны находилась в глубокой коме, как, впрочем, и вся остальная промышленность. Долларовый дождь еще не пролился на безбрежные просторы Западной Сибири — мировые цены болтаются возле 20 долларов за бочку, с вывозом проблемы… Вот потому-то и выглядел офис компании мирового значения как обычный затрапезный трест в провинциальном городке. Он, собственно говоря, именно им и являлся. А то, что к нему только что прицепили Киришский НПЗ и несколько областных сбытов, на ситуацию никак не повлияло, потому что сделано было специально под приватизацию.

— Сергей Дмитриевич, я никак не пойму. Где тайга, где кедры и прочий гнус? Где эти… нефтяные вышки? — Руля подхватил меня под локоть, когда я чуть не провалился правой ногой в лужу. Вокруг был типичный городской пейзаж, который ничем не отличался от какой-нибудь Лобни. Панельки, разбитые дороги, серое давящее небо…

— Ты же из самолета видел все, когда на посадку заходили, — я подергал ногой, вроде не промок.

— Так то из иллюминатора… Совсем не то. А сургутянки? Как они?

Опять же окружающий нас пейзаж не радовал нас сибирскими красавицами. Девушки все были укутаны в шубки и пуховики — в апреле в Сургуте минус один градус. Отличная, бодрящая погодка!

— Телок в гостишке возьмем, попробуешь сибирских пельмешек, — заржал Штырь, обгоняя меня у проходной и распахивая дверь.

— Никаких телок! — отрезал я. — Сыпанут вам клофелина в водку и все, отряд потерял бойца.

— Куда? — путь нам перегородил вахтер в будке и турникет-вертушка. — Пропуска давайте.

— Нет у нас пропусков, — вежливо ответил я. — Мы так пройдем, дед. Мы эту компанию купили вчера.

— Я без пропуска не могу, — вахтер замотал башкой. — У нас порядок такой. Звоните секретарю, говорите, зачем пришли, и на вас пропуска выпишут.

— Ясно, — ответил я и кивнул Копченому, который шел сзади. Тот напрягся, и турникет, жалобно хрустнув, накренился набок. Он был приделан к полу анкерами, но, видимо, не слишком крепко.

— Я сейчас милицию вызову! — вахтер побагровел.

Он, как и вся эта проклятая каста, выгнанная из НКВД за недопоимку врагов народа, был уязвлен в самое сердце. Его власть над людишками закончилась. Теперь он не мог кого-то впустить, а кого-то не впустить. Он превратился в обычного человека. И это разбило ему сердце.

— Идем! — я не стал наслаждаться унижением этого осколка человека, хотя к вахтерскому племени имею давнюю и довольно сильную неприязнь. Они слишком близки к вертухаям, и имеют схожее, насквозь гнилое нутро. Вот и сейчас он бухтит что-то, поминая проклятых бандитов, и крутит диск телефона. Что ж, дед, тебя ждет сюрприз!