Лихие. Авторитет

Люди в дорогих костюмах набились в приемную, которая от такого количества народа стала похожа на конюшню. И запах в ней стоял соответствующий — смесь запах страха, острого пота и изысканного парфюма. И только дорогие костюмы и часы стоимостью в столетний доход среднего россиянина говорили о том, что здесь собрались все деньги страны. Хотя нет, не все…

— А Борис Абрамович где? Что-то не вижу, — громко спросил я, и олигархи, вцепившиеся в свои портфели, посмотрели на меня с испугом. Видимо, я первый решился нарушить стоявшую здесь гробовую тишину.

— У него острый панкреатит, — со скорбным лицом сказала секретарь, немолодая тетка с прической «вшивый домик», как у нашей Эльвиры Николаевны. — Он практически при смерти. Лежит в ЦКБ.

— А что, так можно было? — простонал банкир Смолевич, уставившись тоскливым взглядом в потолок. — У меня ведь тоже поджелудочная барахлит.

После этого обстановка разрядилась, народ засмеялся, и в приемной начались разговоры. Банкир Сметанин горячо зашептал что-то на ухо Ходоревичу, а Фридлянд забубнил, пытаясь донести свою мысль до сидящего рядом Гусева. Тут сидело еще человек пятнадцать, в том числе и люди довольно случайные, не такие богатые, как эти. Ну а с другой стороны, кто тебя заставлял понтоваться и лепить свое ебало на все подряд — от гречки до бухла? Скромнее надо быть, тогда и доить не будут! Точнее, будут, но умеренно. Не так, как сегодня…

В целом, глядя на испуганных олигархов, я понял простую истину. Пиар на всю страну это не только хорошо, но и плохо. Сразу по нескольким направлениям. Так число попрошаек в моей приемной на Ленинском утроилось. Причем секретари и так отказывали разным фрикам, сектантам и даже чиновникам средней руки. Но как откажешь во встрече, например, академику? Или заслуженному деятелю искусств, чьи песни слушает вся страна? Рука не поднимается. А еще постоянно дергала братва из молодых. Наехать на Хлыста? Да говно вопрос, сейчас заведем его под свою крышу. Многие из молодняка хотели взлететь на воровской Олимп в одночасье и сделать себе имя, опустив того, кого считали барыгой. Копченый со Штырем не вылазили со стрелок, некоторых, особо борзых, приходилось вызывать на московский блаткомитет. А пару человек и вовсе отвезли в лес с билетом в один конец. Они оказались неизлечимы. А это все тоже благодаря пиару, в частности, появлению на телевизоре.

— Господин Смолевич, прошу вас! — со сладкой улыбкой повела рукой секретарь в сторону резной двери.

Тот встал, прожигаемый взглядами коллег по цеху, вытер пот с ранней лысины и хотел было перекреститься, но видимо, вспомнил, что не крещен и вообще, имеет гражданство Израиля. Банкир нырнул в дверь и нежно-нежно закрыл ее за собой. Дверей в таких кабинетах всегда две, и одна из них обита кожзамом и ватином. А потому за ней можно устроить оргию с толпой телок, и никто ничего в приемной не услышит. Господи, — я и сам вспотел, — лучше бы там и вправду были телки. Но не с моим везением…

Олигархи, которые всем своим видом напоминали школьную очередь на прививку, снова посмурнели и замолкли. Они тоскливо вслушивались в тишину за дверью, но, как и ожидалось, не слышали ничего. Впрочем, Смолевич вышел через пару минут, и выглядел он изрядно бледным.

— Ну что, — подскочил к нему Гусев, давний товарищ и сосед. По слухам, у них даже в Хайфе дачи рядом. — Ты дал?

— Конечно же, нет! — последовал возмущенный ответ на столь бестактный вопрос.

— Да? — не на шутку заинтересовался Гусев. — И сколько ты ему не дал?

— Я хотел не дать триста, — мрачно ответил Смолевич, — но пришлось не дать пятьсот.

— Круто, — уныло прокомментировал Гусев. — Спасибо, что предупредил. Береза, сука такая, за косарь панкреатитом заболел, пока мы тут мучаемся.

— Умный человек! Доктор наук все-таки, член-корреспондент, — вздохнули рядом. — Что ты хотел!

Да… как говорили в одном романе «пикейные жилеты» — «Береза — это голова!».

Один за другим персонажи будущего списка Форбс заходили в заветную дверь, которая мне сейчас напоминала акулью пасть. Говорят, что акулы никогда не чувствуют голода, сколько бы ни съели. В этом они очень похожи на наших чиновников. А уж на высшую номенклатуру и вовсе.

— Господин Хлыстов, вас ожидают! — вот и я удостоился самой дорогой улыбки на свете и вошел в пещеру Алладина, которая только что на моих глазах поглотила бюджет целой области.

Что меня всегда удивляло в кабинетах наших вождей, так это их закостенелое убожество. Казалось бы — двадцатый век на исходе. Уже и кровати с обдолбанными кореянками сами на крышу поднимаются, а тут все тот же тусклый полумрак, зеленое сукно стола и деревянные панели по стенам. Сука, как в гробу! Ну что за уродство⁈

— Сергей… э-э-эм… Дмитриевич!