Лихие люди

– Сысой – пойдёшь с Ванькой в лес, телегу на дрова рубить. Как порубите – дров притащите сколько унесёте, и бочку прикатите. Всё понял?

Родион обращался не к Ваньке, а именно к Сысою, так как видимо мало полагался на Ванькину короткую память. Было даже такое ощущение, что из этих двоих – он оставлял Сысоя, что называется – «за главного». Хотя на фоне великана Ваньки – тщедушный Сысой выглядел примерно как заяц по сравнению с медведем. Сразу было понятно, случись что – Ванька мог бы прибить Сысоя одним ударом, причём даже не очень сильным.

И Сысой понял, что Родион «за главного» – оставляет именно его, и коротко ответил:

– Я всё понял, атаман. – как и Ванька, Сысой называл Родиона атаманом.

– Ступайте. – сказал Родион.

Ванька с Сысоем развернулись и пошли в лес, в том направлении – где примерно в часе ходьбы от них располагалась дорога на Новгород.

Родион посмотрел на оставшегося Селивана, и коротко сказал:

– Селиван, поможешь мне разделать. – он кивнул на лося и добавил – Егор убил. – Селиван молча кивнул.

В избе Маруся замешивала в квашне тесто, а за столом сидел Егор и ел кашу. Ел он примерно так же, как и говорил – отрешённо, думая о чём-то своём. В тарелку он не глядел вообще, стеклянный взгляд его был устремлён куда-то вдаль. Он просто зачерпывал деревянной ложкой пшённую кашу, подносил ложку ко рту, и жевал, глядя при этом всё время перед собой. Но что было самое удивительное – ни одной крупинки каши, ни одной крошки хлеба не пронёс Егор мимо рта – после него никогда не оставалось ни грязи, ни крошек.

Маруся не любила Егора, и боялась до дрожи в коленках. Пугало её буквально всё – его внешний вид, его стеклянные глаза, его молчаливость, а более всего, пугало её именно то – что Егор всегда так аккуратно ел, что после него не оставалось ни соринки. Почему так пугало Марусю именно это – она и сама не знала, но всё равно, каждый раз, когда она видела Егора – шарахалась от него, как от зачумлённого.

Вот и сейчас – Маруся месила тесто, бросая недовольные взгляды на сидевшего за столом Егора, и ждала, когда же он наконец уйдёт.

– Шёл бы уж отсюда скорее, лешак его побери! – недовольно пробурчала под нос Маруся.

Готовка с каждым днём давалась Марусе всё труднее и труднее – она была на восьмом месяце. Но ничего не поделаешь – она была тут единственной женщиной, и всё домашнее хозяйство (пусть и довольно нехитрое) – так или иначе ложилось на её плечи.

«Уж скоро рожать, а им всё каждый день жрать подавай!» – всё так же недовольно подумала Маруся, продолжая месить тесто.

Вдруг она почувствовала, что за спиной у неё кто-то стоит. Маруся обернулась. Прямо перед ней, лицом к лицу – стоял Егор.

Егор ничего не делал, ничего не говорил. Он просто стоял и в упор смотрел на Марусю своим стеклянным, ничего не выражающим взглядом.

Ужас сковал Марусю по рукам и ногам. Она стояла, и смотрела на Егора взглядом затравленного зверя, не в силах пошевелиться. Ей хотелось закричать во всё горло, позвать в избу Родиона. Но она стояла, не в силах вымолвить ни слова.

Егор ещё пару минут стоял и смотрел на Марусю, потом повернулся, и медленно вышел из избы.

Ванька и Сысой вернулись к вечеру, в сумерках. Ванька тащил огромную охапку дров и дубину, Сысой катил по земле бочонок.

К этому времени лось уже давно был разделан Родионом и Селиваном, и порублен на нужного размера куски.

Увидев Ваньку с Сысоем, Родион только коротко спросил:

– Порубали телегу?

– Ага. – осклабился Ванька.

– Никто вас не видел?

– Не-е…

– Добро. Кати бочку за избу, Сысой. А ты, Ванька – дрова в дровник положи, да притащи из дома мешок соли.

В скором времени во дворе уже полным ходом шла засолка лосятины. Из трёхпудового мешка Родион черпал горстями соль, и засыпал в бочку с мясом. Солнце, между тем, уже село окончательно наступила темнота.

Родион закрыл полную бочку и сказал:

– Ну, будет. Теперь все дневать – да выдвигаться пора.

– И впрямь. – сказал Селиван – Время обедать.

Все направились в избу, где по-прежнему хозяйничала Маруся. Так как на улице было темно – из трубы уже около часа шёл дым – в избе топилась печь. Когда разбойники открыли дверь и вошли в избу – их сразу же обдало жаром печи, в котором угадывалось тепло домашнего очага, и целым букетом запахов готовившейся пищи.

– Маруся, что на обед сегодня? – спросил Родион.

– Щи. – коротко сказала Маруся.

– Шти… – Селиван даже глаза закатил от удовольствия. – Шти – это знатно, Марья Гавриловна!

Но щи ещё готовились в печи, а есть хотелось уже сейчас. А потому, будучи не в силах бороться с голодом – все уселись за стол, и стали есть вчерашнее жареное мясо с пресными лепёшками.

Долго ли коротко ли – но щи наконец были готовы. Маруся вынула ухватом из печи чугунки и поставила на стол. Все стали черпать деревянными ложками щи из чугунков, и торопливо есть, обжигая нёба и языки. В условиях жизни в лесу, даже летом, а уж тем более зимой – щи, да и любая горячая пища – была практически манной небесной. Все чувствовали – им очень, очень повезло, что они имеют сейчас возможность, просто есть горячий суп. А ещё им очень повезло, что у них есть Маруся.