Лихое время

– Свои-то, можить, и свои, но взять твою Дуську… У ее ж в подпитии водичка в заднице не задержится…

– Чо-о?! – тут же заорала Дуська, вскочив с лавки. При этом так зацепила ляжкой стол, что самогонная четверть угрожающе качнулась.

– Ты, кобыла! – заорал Трофим, отталкивая своими граблями-ручищами Дуську от стола.

Но хмель окончательно ударил ей в голову. Схватив со стола кухонный нож, сделанный из обломка косы, Дуська кинулась с ним на сожителя.

– А-а-а-а!!

Задорожный, отшатнувшись назад, задрал согнутую в колене ногу и с силой ударил ею Дуську прямо в живот, от чего она, выпустив нож и нелепо хватаясь растопыренными пальцами за воздух, с размаха шмякнулась задницей об половицы, заорав при этом еще оглушительнее.

Трофим тут же набухал полстакана самогонки, подошел к сидящей на полу и орущей Дуське и выплеснул пойло в раззявленный рот сожительницы. Та замолкла. Смотрела куда-то в точку, и не пытаясь обтереть залитую самогонкой физиономию.

Цупко вышел на улицу, немного напуганный Дуськиной выходкой и обозленный, что желаемого разговора не получилось. Сожалел и о том, что пришлось оставить больше полбутылки спирта на столе.

Тем временем в доме Петровой наступило примирение. Дуська, ощущая в животе горящие кишки, в очередной раз поклялась больше никогда не подымать руки на Трофима.

За примирение и для лечебных целей компания допила и Филькин спирт, и остатки самогона. Тут уж захмелел даже Алеха. Сразу устроился спать на лавке у теплого бока печи. Яшка уже давно уткнулся мордой в стол, а Трофим и Дуська еще долго возились на печи, среди вымазанного сажею тряпья. Дуська стонала, взрывалась звериным рыком, материла Трофима, требуя продолжения, получала от него оплеухи. Потом и они забылись в спиртном угаре.

Среди ночи Яшка проснулся от неудобства и прилепившей язык к небу сухости. Он пошарил на столе ковш с водой, помня, что притаскивал его сюда, но не нашел. Посидев на лавке с минуту, на ощупь в кромешной темноте побрел к бочонку у дверей, но тут же наткнулся на табуретку.

С грохотом Яшка рухнул вместе с табуреткой на пол. Загудел, покатившись, оставленный Дуськой на табуретке чугунок.

– А? Кто?! – перепуганно завопил с печи Трофим.

– Да я это, бл… род! – выругался Яшка, шарахаясь в темноте обратно к столу и нашаривая на нем свечной огарок и спички. Кое-как нашел, запалил огонек. Схватил обнаруженный ковш, обливаясь, припал к воде.

– А мы чо, Яха, самогонку всю кончили? – Трофим тяжело спрыгнул с печи.

– Чо вы? – поднял с лавки тяжелую голову Алеха Архипов.

– Душа-а-а гори-ит! – тяжело просипел Трофим. – Щас бы стакашку…

– Ни хрена не осталося! – зло оглядел стол Яшка. – Слышь, Трофим, а где Дуська самогонку брала?

– Черт ее знат! Щас! – Трофим снова полез на печь, затормошил сожительницу. – Эй, Дусь, Дуська, твою мать!

– Ну? – осоловело, не поворачиваясь буркнула Дуська.

– Где самогонку брала?

– Чиво?!

– Самогонку у каво брала, мать твою ети?!

– Да вы совсем сдурели! Ох, голова моя! Пошли на хрен!

– Тя, бл… спрашивают, так отвечай! – зло ткнул сожительницу в бок Трофим.

– Ай! Ты чо! Штоб вы подавилися, задницы сраные!

– Говори, сука! Задушу! – заорал вконец обозленный Трофим.

– У корейцев-огородников, что за Лушкой Куйдиной живут, у речки…

– Я знаю, где это, – уселся на лавке, мотая всклоченной башкой, Алеха. – Гонят узкоглазые из картопли, но дорого берут…

– Мне даром отдадут! – вскочил, покачиваясь Яшка Верхоленцев. – Особливо кады вот такую штуку показать! – Он выхватил из-за голенища сапога узкий, двусторонне заточенный нож длиной в две его широкие ладони. – Айда за самогонкой!

– Чо вы среди ночи затеяли?! – подала голос с печи Дуська.

– Не встревай, дура! – рявкнул Трофим. Затопал к дверям, снял с крюка вытертый полушубок, повернул лицо к собутыльникам. – Но, чо вы, идете или задохлись?

Яшка и Алеха подхватили сваленную в углу на пол верхнюю одежу. Мгновение помедлив, Задорожный сунулся за занавеску, громыхнул там чем-то и появился обратно с тускло блеснувшим топором.

– Сгодится, ежели што…

Троица быстро добралась до невысокой изгороди, за которой темнела приземистая фанза, в которой жили три корейца – Ту-Пен-Ха, Ан-Ир-Сан и Ким-Тан-Ен.

Сколь в Песчанке помнили, корейские огородники жили здесь маленькой коммуной, выращивали лук и чеснок, фасолевые бобы и длинные изогнутые огурцы, шикарные капустные кочаны, алый мак и разные пахучие травки, назначение которых практически никто из местных жителей не знал. Щедро родился у огородников-иноземцев и картофель – продолговатый розовый, рассыпчатый даже при недолгой варке, и огромный желтый, который они и пускали на выгонку самогона.

Но эту сторону своих занятий таили, правда, только от властей. Песчанский народ знал, где можно раздобыть огненной водицы для свадьб и поминок, праздничных застолий или послебанного расслабления.

Задорожный махнул рукой и распахнул калитку так, что она жалобно загудела, ударившись о заборчик. Шагнув в аккуратно выметенный дворик с маленькими цветочными клумбами, пустыми перед зимой, Яшка зло сплюнул на ближайшую, насмешливо кивнув головой Алехе, мол, видал, дурь.