Лихое время

– Это тебе, красавица, от нас! – Накинул Нюрке на плечи подарок. Смех стих – от бабьей завидучести. А хозяйка же зарумянилась, счастливо глянула на Алеху, потом на Северьяна. Да так откровенно, что даже Алеха заметил.

– А это, друг ты мой Алеха, тебе! – Харбинец вынул из кармана серебряный портсигар и, взяв Сарсатского за запястье правой руки, с хлопком впечатал ему в ладонь подарок.

– Це-це-це! Богато! – восхищенно поцокал языком Мишка-Хохленок и встряхнул гармошку:

Коля-Коля дрова колет,
Коля в клеточку кладет.
Коля шмару поджидает,
Она вечером придет!

Алеха растроганно посмотрел на Харбинца. Потом повернулся к Нюрке, оглядел ее с головы до ног.

– Прям, царевна! – засмеялся Харбинцу, избегая глазами Северьяна. И хлопнул зажатым в правой руке порсигаром по левой ладони. – А чо это мы тута стоим? За стол! За стол! Анюта! Рассаживай гостей дорогих!

Рассадка, как понял Северьян, была заранее оговорена – в центре стола, напротив виновников торжества оставались пустовать два венских стула. «Ленкова ждет!» – догадался Северьян. Тревожное предчувствие окатило сердце, но тут же унеслось, как ветерком подхваченное…

Алеха Сарсатский и Анна Тайнишек успели переодеться в дальней комнате и теперь выглядели по-праздничному.

На Нюрке – муслиновое белое платье в мелкий розовый цветочек, заколотое на груди блестящей брошкой с разноцветными стекляшками, к волосам пристроены белая прозрачная вуалетка и такая же белая бумажная роза.

Алеха сменил гимнастерку на белую рипсовую рубаху с отложным воротничком, который он выправил поверх черного пиджака. На левом лацкане красовалась, как и у Анны, бумажная роза.

– От-так парочка, лебедь да гагарочка! – поощрительно засмеялись за столом. – Чистые господа!

А Мишка-хохленок снова растянул меха гармошки:

Песня вся, песня вся,
Песня кончилася.
Взял девчонку за ручонку,
Она скорчилася!

И гуляночка пошла-поехала. Под смех и шутки выбрали посаженых отца-мать. Завертелось!

2

Помня инструкции Бизина, Ленков к застолью не торопился. Выпить и погулять он любил, но, набирая власть и следуя советам Бизина за стаканом не гнаться, убеждался, – прав старый хрыч, должен быть атаман несхожим с рядовой шушерой.

Отправив Бориску к Ложкину с наказом, чтобы его не ждали, садились за столы, Ленков остался в доме Попикова. Застелив стол чистой тряпкой и водрузив на нее маленькую пузатую масленку, разобрал, вычистил и тщательно смазал изрядно потертый кольт, загнал в гнезда барабана шесть желтых латунных патронов. С другой стороны столешницы за всем этим наблюдала Шурочка, подперев упругую щеку гладкой, оголенной до плеча рукою.

– Ты никак снова на службу собираешься? – проговорила она тягуче, когда Костя затворил щечки револьверного барабана, последний раз провел по оружию тряпкой, поднялся и привычно сунул кольт в карман полушубка.

– Еще не знаю, – многозначительно ответил Ленков. – Если будет посыльный…

– Что-то Василий Петрович глаз не кажет, – вспомнила сожителя Шурочка.

– А чо, соскучилась? – ревниво спросил Костя.

– Боюсь я чево-то…

– Не боись, любушка, семь бед – один ответ, – ласково улыбнулся, наклонившись к ней и обнимая за плечи, Костя.

– Какие это семь бед? – забеспокоилась Шурочка.

– Это ж поговорка такая! – засмеялся Ленков. Вытянув руку, щелкнул воображаемым курком. – Ежели сильно будет наседать – успокоим!

Ситникова испуганно поглядела Ленкову в глаза.

– Костя…

– Правильно сообразила, горлица сизокрылая, – усмехнулся Костя, зорко следя за выражением ее лица.

– Мы не только удалые молодчики, а еще мы и лихие налетчики! – пропел с издевочкой.

– Боже мой! – Шурочка закрыла лицо руками. – Были у меня такие догадки!..

– Как не догадаться! – засмеялся Костя уже во весь голос. – Или што, думаешь, твой Васька Попик в стороне? А откель тогда, голуба, твои наряды да колечки, сережки золотые и на столе достаток?! Долгонько, любушка, догадывалась!

– Что же будет, а?.. Что, Костя? – посмотрела она на него сквозь слезы.

– А ничево не будет! Наши в городе! И мокроту не разводи – не люблю. Иди-ка лучше ко мне, золотая, поголубимся, – он схватил Шурочку за руки, привлек к себе, жадно нашел солоноватые губы. – Любушка моя! Увезу тебя, в шелка-бархаты закутаю, золотом засыплю! Ты погоди, погоди только самую малость!..

В окно постучали.

Шурочка испуганно отпрянула от Кости, а он приник к стеклу. С улицы было темно. Но стук раздался снова. По условленным ударам Костя понял: пришел Цупко. Ленков протянул руку к висящему у дверей полушубку, потом, помедлив, скрылся в отведенной ему комнате. Обратно вышел в гимнастерке, держа в руке ремень с кобурою. Переложил в нее револьвер, снял с гвоздя шинель, надел и туго перепоясался ремнем с оружием. С полки над вешалкой достал мерлушковую папаху, хлопнул по ней костяшками пальцев.

– Ты, это… Шура, подумай над моим предложеньем… Капитал набираю. Махнешь со мною?

Из маленькой комнатки, куда убежала зареванная Шура, не доносилось ни звука.